Людивина стояла перед высохшим телом. Голова покоилась на камне, веки наполовину прикрывали темные глазницы.
Она судорожно сглотнула. Пристыдила себя за столь откровенные рассуждения в присутствии этих девушек. Подошла, села рядом на плоский камень и осторожно положила ладонь в перчатке на холодную мертвую руку.
– Я делаю это для вас, – шепнула она.
Торранс произнесла у нее за спиной голосом, полным эмоций:
– Они дают нам право на все. В том числе право выяснить что-нибудь ужасное.
Торранс понимала, что чувствует Людивина. Она, вероятно, испытывала те же сомнения, хотя была опытна и насмотрелась всякого. Людивине нравилось, что ее начальница так чувствительна и сопереживает ей.
– Но надо делать дело.
Людивина встала.
– Я размышляла об изнасилованиях и символике места.
– И к каким выводам пришли?
– Возможно, был инцест с матерью, который стал причиной отклонений, ненависти к женщинам. Он насилует их, чтобы удовлетворить свои порывы, и убивает, чтобы убить ту часть матери, которую ненавидит. Похоронить мертвых здесь – значит отрезать их от мира, то есть от себя в повседневной жизни. Словно так можно было изгнать мать и избавиться от того, что она с ним делала. Он кормит ту часть матери, которая нанесла травму, чтобы она оставила его в покое. Укрывает их в утробе, где постоянно сталкиваются его любовь и ненависть, источники его желания убивать.
Торранс кивнула:
– Возможно. Продолжайте.
Людивина обвела взглядом стену со светящимися крестами.
– Распятия, обезглавленные птицы, девушки, выложенные в ряд… Чрезвычайно мощный ритуал, попытка излечить расстройство. Навязчивое желание утешить себя.
– Что символизирует птица?
– Трофей.
– Тогда почему именно птица? – подняла брови Торранс. – Он делал это снова и снова. Птица что-то для него значит.
– Тут я пас.
– Думаете, он забрал головы?
– Да, они символизируют девушек, которые…
И тут у Людивины сложились все данные. Колени подкосились, участилось дыхание.
– Третья ДНК, – прошептала она.
Заинтригованная Торранс подошла к ней.
Людивина повернулась к безымянной мертвой женщине, рядом с которой только что сидела, и выдохнула:
– Я знаю, где птичьи головы!
Доктор Гаспар Буске перестал спать.
С годами неспособность погружаться в сон одолела его. Он ложился из принципа, но не делал вид, что засыпает. Брал книгу, блок стикеров, карандаш и накрывался одеялом, будто задергивал занавес, чтобы показать: теперь только чтение и ничего больше. Он отмечал любимые места, наклеивал желтые листочки на страницы, которые хотел потом перечитать, хотя знал, что с течением лет шансов становится все меньше. Его библиотека заполнялась книгами с желтыми хребтами, которые не принесут никакой пользы, разве что после его смерти племянники потратят несколько часов, пытаясь выяснить природу закладок, и в лучшем случае рискнут прочесть некоторые фрагменты из тех, что хотел выделить дядя. Его наследием станут чужие слова.