– Если бы я показал ее вам, – возразил Дон Кихот, – в чем была бы заслуга, что вы признали бы столь неопровержимую истину? Суть дела в том, чтобы, не видя ее, вы поверили, признали, подтвердили, клялись и стояли за это. А если нет, сражайтесь со мной, чудовищные и надменные люди! Выйдете ли вы на бой поодиночке, как этого требует рыцарский устав, или же все вместе, по обычаю и дурной привычке людей вашего сорта, – здесь я стою и жду вас, зная, что справедливость на моей стороне.
– Сеньор рыцарь, – ответил купец, – умоляю вашу милость от имени всех этих принцев, которые тут перед вами, чтобы не отягощать нашу совесть признанием того, чего мы никогда не видели и не слышали, тем более что признание это клонит к обиде и ущербу всех императриц и королев Альгаррии[1] и Эстремадуры, не будете ли вы столь добры, милость ваша, показать нам какой-нибудь портрет той сеньоры, хотя бы величиной с пшеничное зерно, потому что и по нитке можно добраться до клубка, и мы убедимся и удовлетворимся этим, а ваша милость успокоится и останется довольной. И я даже думаю, что мы уже и теперь на вашей стороне, так что, если бы по портрету ее и оказалось, что она косит на один глаз, а из другого у нее истекают киноварь и сера, тем не менее, желая угодить вашей милости, мы скажем в ее пользу все то, что вы пожелаете.
– Не истекает у нее, – закричал, разгоревшись гневом, Дон Кихот, – не истекает у нее то, что ты сказал, гнусная сволочь! А только благоухание амбры и мускуса, и она не косая и не горбатая, а стройнее веретена Гадаррамы[2] Но вы заплатите мне за великую хулу, произнесенную вами против несравненной красоты моей сеньоры!
Сказав это, Дон Кихот схватил копье и с таким гневом и бешенством бросился на говорившего с ним, что дерзкому купцу пришлось бы плохо, если бы по счастливому для него велению судьбы Росинант не споткнулся и не упал бы на полпути. Росинант упал, и господин его покатился по полю на порядочное расстояние, а когда он хотел подняться, он никак не мог, ему мешали копье, щит, шпоры и шлем вместе с тяжестью старинных лат. И в то время как он пытался встать и не мог, он говорил: «Не бегите, люди трусливые, люди презренные; погодите, так как не по своей вине, а по вине моей лошади я лежу здесь, растянувшись на земле».
Один из слуг, которые вели мулов, по-видимому, не очень-то доброжелательный по природе, услыхав высокомерные речи упавшего с коня бедняги, не мог удержаться, чтоб не прописать ему ответа на его спине. Он подбежал к нему, схватил его копье, переломал на куски и одним из этих кусков принялся так обрабатывать нашего Дон Кихота, что, несмотря на защищавшие его латы, он измолол его, точно зерно на мельнице. Господа кричали своему слуге, чтобы он перестал и оставил бы рыцаря, но погонщик был так возбужден, что не захотел бросить игру, пока не истощится весь запас его гнева. Подняв и остальные куски копья, он всех их переломал на ребрах несчастного упавшего, который, несмотря на этот ураган сыпавшихся на него ударов, не молчал, а угрожал небу и земле и разбойникам, за которых он принял проезжих.