– Пусть так. Но смотрите, он ведь работал, он не был членом банды и не был настолько опытен, чтобы заметать следы так, как это сделал он.
– Мистер Бартон, – мягко проговорил Вадид, – судя по тому, что я от вас сейчас услышал, британский МИД очень хочет, чтобы дело имело политическую окраску, хотя для нас это – чисто бытовое преступление. Поверьте, наши следователи – профессионалы, они раскрыли уже не одно преступление и хорошо знают местные условия.
Бартон улыбнулся:
– Дорогой Вадид, даже в самом безумном сне я бы не попытался учить ваших парней делать свою работу. Но ведь никто не может запретить мне в чем-то сомневаться. Я всегда сомневаюсь. Я сомневаюсь даже тогда, когда все, казалось бы, очевидно. Более того, я всегда начинаю с сомнений. Когда они развеяны, работать становится намного проще.
Вадид, улыбнувшись, кивнул:
– Интересный метод.
– Не метод, сэр: это черта моего характера… Вы поможете мне завтра? Я бы хотел восстановить по минутам тот злополучный день, когда Мэри погибла. И проехать по всем местам, связанным с этим делом.
– Это моя работа, мистер Бартон; я назначен вашим временным помощником. Когда вы хотели бы начать?
– Сразу после завтрака. Не позже десяти.
– У подъезда отеля в десять часов, – сказал Вадид. – Синий «датсун».
Бартон обедал долго.
Он любил ливанскую кухню и часто ходил в Лондоне в ливанский ресторан «Маруш». В ресторане гостиницы, в которой он поселился, был шведский стол: можно было самому брать любые горячие блюда из десятков мармитов. Он не отказал себе в удовольствии попробовать почти все, хоть и понемногу.
После обеда он пошел в холл и расположился с чашкой кофе на диване, который назвал «пещерным мастодонтом»; диван был огромным и встроен в глубокую нишу, в которой горели цветные восточные фонари. А кофе был отличным. Он знал страшную особенность своего характера: если он работал над каким-то делом, он не мог ни читать, ни смотреть телевизор: все его нутро, все его мысли были посвящены этой работе. Единственное время, когда он отвлекался от этих мыслей, было время обеда: он был гурманом и наслаждался едой, как ребенок шоколадкой.
Так было не всегда. Когда была жива жена, он часто готовил сам – иногда даже сложные в приготовлении французские блюда. Он отдыхал, занимаясь кулинарными изысками. После работы, которая требовала от него максимального сосредоточения и напряжения сил, после трагических сцен, свидетелями которых ему приходилось порой бывать, суета на кухне, искрящиеся глаза жены, тепло домашнего очага и глоток белого вина воспринимались им как божий дар. Жена часто фотографировала его в кухонном переднике с цветочками, и теперь, просматривая фотографии прошлых лет, он часто ронял слезу. Как он был рад, что в этот момент никто не видит его, Кристофера Бартона, которого все считают сухарем!