К полудню наконец выходим к пашне. Вдали цепочка телеграфных столбов. Значит, скоро конец нашим мытарствам…
Голова как гиря. Страшно сделать привал, и, наверное, тут же упаду и усну.
Но привал всё-таки приходится делать, и я не падаю и не засыпаю. Отдыхаем минут двадцать. Просто отдыхаем, есть нечего. Ест один Цветков.
Мы идем так медленно, что лишь к вечеру выходим на окраину большого села, разбросавшего свои мазанки по правому берегу Северного Донца. До того места, где мы с Филенко переходили реку, каких-нибудь восемь-десять километров. Значит, и до штаба дивизии рукой подать.
Мы стучимся в окно первой попавшемся хаты. Хозяйка – одинокая бабка – пускает не сразу. Долго убеждаю ее сквозь форточку, что мы идем не куда-нибудь, а на фронт, в свою часть, да случилась беда: товарищ повредил ногу.
И вот, осунувшиеся, небритые, с болотной грязью на сапогах и шинелях, мы вваливаемся в хату. Привести себе в порядок уже нет сил. Бросаем угол на кухне свои шинели, стягиваем сапоги, вяло ополаскиваемся под рукомойником. Даже есть не хочется.
Но когда бабка ставит на стол горшок с холодной кабачковой кашей, проглатываем эту кашу почти мгновенно, не чувствуя вкуса.
Цветков стелет свою шинель у стены, ложится. Спокойно потягивается. Ему некуда торопиться, у него вся ночь впереди. А нам с Филенко снова делить эту ночь на двоих.
Солдат аккуратно снимает с кровати постельное белье, складывает на сундук. С наслаждением тычет кулаком в матрац.
Я сижу на табуретке, комната плывет перед глазами. Говорю Филенко:
– Ложись.
Он оборачивается, смотрит на меня. Твердо возражает:
– Первый вы, товарищ лейтенант.
– Ничего, ложись…
Неужели это сонное бормотание – мой голос? Что говорит Филенко?
Я сажусь на кровать. Расстегиваю кобуру и сую свой пистолет за пазуху. Потом машинально еще достаю из полевой сумки «вальтер» Цветкова, прячу под подушку. Зачем я это делаю? Все равно первым дежурить буду я. Вот только посижу пять минут… Вот только прилягу на пять минут… Все равно первым дежурить буду я…
Филенко сидит в дверях верхом на табуретке. В руках автомат. А голова его клонится, клонится книзу…
Он же может заснуть. Нет, так нельзя. Первым дежурить буду я. Вот сейчас встану, возьму у него автомат…
Я встаю. Я иду по полу, словно по воздуху. Я беру у него автомат. Я говорю что-то, и слов не слышно. Он говорит что-то, и слов не слышно. Потому что все это уже во сне.