Ливень застал меня в пути и на крыльцо я влетел уже мокрый до нитки. Дверь в избу была заперта изнутри. Крыша крыльца имела множество дыр, и стоять под этими дырами было удовольствием не из приятных. На первый мой робкий стук никто не отозвался. Пришлось стучаться громче. Изо всех сил, как говорится. А что делать в подобной ситуации? Здесь не до сантиментов. Сыро и холодно. Стучал я долго, и уже совсем было отчаялся, когда за дверью зашаркали чьи-то шаги.
Дверь заскрипела, и я увидел старика с серой бородой. Глаза у старца светились злобой, словно у цепного пса, пару дней прожившего без малейшей хозяйской заботы.
– Чего надо? – прохрипел сердитый хозяин, оглядывая меня сверху вниз.
– Мне бы дождь где-нибудь переждать.
– Ходят тут, – заскрипел старик, но дверь передо мною раскрыл. – Надоели. Ходят, ходят….
Едва я переступил порог, старец ухватил меня за плечо и, прямо-таки втолкнул в низенькую дверь крохотного чуланчика. Втолкнул и пригрозил пальцем:
– Сиди здесь. Еды у меня для тебя нет, а сиди сколько хочешь. И, чтоб больше никуда. Смотри у меня.
Пока я совершал молниеносное путешествие от порога к чулану, в приоткрытую дверь избы мне удалось заметить мерцающий красный огонек лампады возле совершенно черной иконной доски. В другой раз я на эту лампаду и внимания не обратил бы, но буквально вчера, готовясь к своим лесным странствиям, я перечитывал сочинения Михаила Михайловича Пришвина, и там как раз было написано вот про такую же черную икону. Помните?
«На этой таинственной и странной иконе нет лика. Кажется, стоит показаться на ней хоть каким-нибудь очертаниям, как исчезнет обаяние, вся притягательная сила. Но лик не показывается и все идут туда покорно, к этому черному сердцу России».
К черному сердцу…
– Нет, – думал я, стаскивая через голову мокрую рубаху, – не черное у России сердце. Ошибался знаменитый писатель-натуралист. Не в то время он о сердце России размышлял.
Я не торопясь достал из рюкзака сухую рубаху, переоделся, съел кусок черного хлеба с солью (моя любимая пища во время лесных странствий), запиваю это лакомство холодным молоком из бутылки, и прислушиваюсь. В избе старика гости. Гости не из шумных, а вот старик то и дело громко бранился. Бранился и хрипло кашлял. По крыше часто стучали крупные капли дождя, в избе ругался старик, в крошечном оконце часто сверкали отблески молний, а глаза мои слипались. Я прилег на покрытую каким-то тряпьем лежанку, с удовольствием вытянул натруженные ноги и, словно, провалился в беспросветную муть. Снилась в незнакомом месте какая-то дребедень: то хоровод кувшинок на водной глади, то черные иконы в ряд, а потом привиделась черная икона, усыпанная белоснежными кувшинками. И из черноты выходит… Ерунда, одним словом. Потом какой-то, то ли шум, то ли крик, и полетел я куда-то, словно щепка из омута. И всё у меня в голове перепуталось да смешалось…