Но я больше не верю в Бога. Довольно давно. Вместе с остальным современным человечеством я вступила в «расколдованный мир». Это выражение часто приписывают Максу Веберу, который утверждал, что до Просвещения и становления западного секуляризма мир был «огромным заколдованным садом». Это было место, подобное одухотворенной вселенной Хопкинса. В заколдованном мире вера не противоречила фактам, а миф – разуму. Царство материи и царство духа были взаимно проницаемы. Но затем взошла звезда современной науки, превратившей мир в объект исследования. Отныне природа была не источником чудес, но силой, которой надлежало овладеть, системой, которую надо было расшифровать. В расколдованном мире все, от человеческого разума до движения планет, можно описать в терминах причинно-следственных связей, основанных на законах физики. Вместо пневмы – духовной силы, когда-то приводившей в движение и объединявшей все сущее – мы обнаруживаем мертвый панцирь, систему из рычагов и шестеренок, или, как выразился Вебер, «машинерию мира, у которого украли богов».
Если у современности есть свой миф о происхождении, то это он и есть: как и древние мифы такого рода, он рассказывает о соблазне знания и об изгнании из сада. Иногда и я сталкиваюсь с искушением описать свою утрату веры в терминах этого мифа, поверить, что религиозность делала мою жизнь богаче и осмысленнее, нежели материализм, который я исповедую сейчас. Я действительно считаю себя в общем и целом машиной. Когда я пытаюсь вообразить свой «внутренний мир» – место, где возникают намерения и новые идеи, – я представляю себе нечто вроде материнской платы, как на одной из тех упрощенных иллюстраций, где неокортекс изображают в виде сети, связывающей микрочипы нейронов, – немного похоже на безумное дерево решений.
Но я с подозрением отношусь к ностальгии и тоске по утраченным иллюзиям. Я слишком долго прожила в мире грез. Чтобы приблизиться к правде, необходимо работать с метафорами наших дней, которые по большей части основаны на технологии. Сегодня искусственный интеллект и информационные технологии стали сферами, где ведутся споры, раньше считавшиеся вотчиной философов и теологов: о разуме и его отношении к телу, о существовании свободы воли, о возможности бессмертия. Это старые вопросы, и хотя они скрываются под разными масками и именами, они снова и снова всплывают в разговорах о цифровых технологиях – так же, как стертые метафоры по-прежнему ухитряются проникнуть в современную речь. Все «вечные проблемы» обернулись инженерными задачами.