Сеньора Грейпс бросила на мужа удивленный взгляд: эти слова, эта боль и беззащитность, – казалось, они брали начало в столь же давнем прошлом, что и сам дом. Гарольд шагнул к центру помещения и встал у крепкой деревянной колонны, уходящей под свод крыши.
– Что было бы, если бы эта главная свая, – он поднял голову к закопченной колонне, – по-прежнему служила мачтой? И пол, по которому мы ходим, оставался частью палубы? И если бы мы никогда не снимали с корпуса судна иллюминаторы, чтобы установить их в подвале?
Мэри-Роуз ощутила, что горе мужа передается ей самой и увлекает в скрытые мглой дали – туда, куда ей так не хотелось возвращаться.
– Конечно, я спрашивала себя… – с трудом выговорила она, словно эти слова ранили ее горло. – Но что нам оставалось делать? Мы поступили так, как должно.
– Да… А что сейчас от всего этого останется? Что останется от того, за что мы боролись все эти долгие годы? От того единственного, что помогло нам выстоять?
Гарольд снова подошел к жене. Стук дождя по стеклу усилился и превратился в оглушительный назойливый гул, словно в окно бились тысячи разъяренных пчел.
– Меня не пугает перспектива провести остаток дней взаперти в комнатушке без окон, вдали от моря… Пугает меня лишь мысль о том, что мы лишимся последней памяти о тех днях. Единственного, что осталось от него.
Еще одна молния обрушилась на остров, и весь дом содрогнулся от крыши до самого основания. МэриРоуз задрожала; на миг ей показалось, что буря бушует не снаружи, а в самом центре этого старого чердака. Трясущейся рукой она погладила Гарольда по лицу, встретив его взгляд. Его глаза, в которых не осталось и следа глубокой синевы, покраснели. В них читалась одна только боль.
– Мне тоже страшно… – вымолвила Мэри-Роуз прерывающимся голосом, чувствуя, как лицо заливают слезы. – Но пока мы живы, пока мы вместе, воспоминания не умрут. Мы должны их сохранить.
Гарольд опустил глаза и снова посмотрел на снимок в своих трясущихся руках: старая верфь, три человека улыбаются на фоне недостроенного корабля.
– На самом деле, Рози, я пытаюсь… Каждый раз, ложась спать и гася лампу, я слышу эхо той грозовой ночи. С беспощадной ясностью я вновь проживаю те события. Я помню каждую секунду, каждую мелочь, каждый звук. – Дом вздрогнул от очередного удара молнии. Гарольд помолчал и продолжил: – Но когда я пытаюсь вспомнить его лицо, когда хочу рассмотреть его улыбку и глаза сквозь этот пронзительный желтый свет, я понимаю, что его черты стали менее четкими, чем накануне, что его голос и смех превращаются в шепот, заглушаемый шумом дождя. И вот тогда мне становится по-настоящему страшно. Я боюсь забыть. Забыть о том времени, когда мы были счастливы и имели мечту.