Я очень хорошо помню тот момент, когда подумала: «Чёрт! Если бы мои родители жили где-то в другом месте, у нас были бы совсем другие полы на кухне».
Эта догадка пришла ко мне уже после двадцати лет и после нескольких переездов: из своего города в Берлин, а потом то туда, то сюда.
На сей раз мне достался кухонный пол моей мечты: бесшовное наливное покрытие, ксилолит тридцатых годов, тёмно-зелёный и очень хорошо сохранившийся.
У моих родителей был западный линолеум из шестидесятых годов: серые с серыми же разводами плитки тридцать на тридцать, из-за чего направление разводов нигде не совпадало. Ничего не имею против этого пола; я очень хорошо на нём выросла. Легко было ухаживать за ним. Только когда он уже становился липким, мать говорила: «Надо бы помыть», и тогда я сыпала на него чистящий порошок и тёрла шваброй, и вода, которую я потом сливала в унитаз, была на удивление чёрной.
Пол как пол. Если у людей был другой, причина была в том, что они были другими людьми.
У сливного бачка в туалете сбоку была чёрная ручка. За которую я тянула, чтобы смыть грязь после уборки.
Сливной бачок не менялся, разве что когда вошли в моду стоп-кнопки для экономии воды, или когда старая механика изнашивалась, или отламывалась ручка из-за усталости материала. Мои родители никогда не ставили об этом в известность владельца квартиры. За многие годы жизни с родителями я этого владельца в глаза не видела. Может, потому так поздно поняла, в чём разница между съёмным и собственным жильём – потому что мои родители обращались со съёмной квартирой как со своей собственной и, когда надо, сами вызывали сантехника и платили ему из своего кармана. Почему? Чтобы не спорить, думаю я. Чтобы чувствовать себя свободными.
– Почему ты так злишься? – спросила меня подруга моей матери Рената, когда мы с ней сидели в кафе.
Я пожала плечами, мне-то казалось, я в полном самообладании пью себе чай и болтаю с ней обо всём на свете. Но она хотела говорить со мной о книге, которую я написала и в которой упрекала таких матерей, как моя, в том, что они навязывают дочерям своё представление о свободе, не имея никаких идей и никаких подсказок для её осуществления. Рената приняла этот укор на свой счёт; и правильно, хотя я и не думала о ней, когда писала.
– Ни одному поколению не удалось избежать, – ответила я, – обвинений в чём-нибудь от следующего поколения.