Раньше он так со мной никогда не разговаривал. До этого самые серьезные ссоры у нас случались из-за того, с чем взять пиццу, или кто сегодня возьмет машину. На секунду я перестала плакать, потому что остолбенела от его тона, но потом заплакала еще сильнее. Сказала, что он худший брат на свете, подняла с пола туфлю и бросила прямо ему в лицо. Не буду спорить, это было глупо, но в тот момент мне показалось, что я вот-вот умру. Попробуй действовать логически, когда ты на сто процентов уверен, что сейчас умрешь, я на тебя посмотрю.
Мама считает, что в тот день он ударился головой о дверцу кухонного шкафчика. Не знаю, почему он ей все не рассказал, мы об этом случае больше не вспоминали. С тех пор, когда Брент слышит, что я плачу, он просто делает музыку погромче и запирает дверь, чтобы ничего не слышать. Так нам обоим проще.
Если даже семья меня не поддерживает, наверное, слишком самонадеянно считать, что этим будут заниматься мои подруги. Но с каким облегчением я поделилась бы секретом даже хотя бы с ними двумя. Так мне не пришлось бы нести этот груз одной. Я делаю глубокий вдох, взвешивая в голове все за и против.
Сесили встает и расправляет складки на розовых спортивных шортах.
– Я в них жирная?
Ясно, сегодня неподходящий день для серьезных разговоров. Тем лучше. Все равно я не знаю, с чего начать рассказ.
Так что я с радостью отвлекаюсь от своих забот и сосредотачиваюсь на шортах:
– Твоя задница – произведение искусства. Ни одни шорты на свете не способны сделать тебя жирной.
Кажется, мои слова ее не убеждают. Она думает, я сказала бы так про любые шорты (и это чистая правда). Шорты так коротки, что всем и каждому становятся видны ее идеальные загорелые ножки во всей длине. Вообще несправедливо: она ест сколько хочет, а ноги у нее по-прежнему идеальные. Она стоит перед шкафчиком с кубками и вымпелами и пытается рассмотреть свой зад в отражении.
– Там холодно? Куртку брать? – спрашивает она.
– Господи, – внезапно вспоминаю я, – вы в жизни не поверите, что случилось с курткой Тая.
– Какой еще курткой? – спрашивает Бринн.
– Той, на которую написала Петуния. – Меня начинает подташнивать от одного воспоминания, и тошнота усиливается, когда я продолжаю: – В химчистке в ней проделали дыру.
– Что-о? – Сесили перестает восхищенно рассматривать свой зад и садится. – Ты, наверное, шутишь.