Подойдя к лужайке, Дорис перелезла через верхнюю перекладину ограды, высоко закидывая ноги в камуфляжных рабочих штанах и ботинках со стальными набойками на мысках. Она тяжело дышала, лицо ее кривила гримаса.
– Ты ведь знаешь, почему я здесь, правда? – подойдя к нему, спросила она.
– Может быть, – уклончиво ответил Рэймонд, уперев взгляд в землю.
Резким движением она перекинула толстые косы за плечи и сменила одну гримасу на другую.
– Тогда скажи мне, есть какая-то вероятность того, чтоб ты перестал быть самовлюбленным придурком хоть на несколько часов? Только сегодня? Я не собираюсь с тобой пререкаться, но мне нужно, чтобы ты взял себя в руки.
Рэймонд присел на корточки, взял щепотку земли и растер ее между пальцами.
– Я только пытаюсь хранить верность своей судьбе, – сказал он. – Ты же это понимаешь.
– Это твоя судьба подсказывает, что теперь тебе надо быть идиотом? – спросила Дорис.
Ее слова слегка его задели, и он прикусил губу, чтоб не сказать ей об этом.
– Что именно ты хочешь, чтоб я сделал? – спросил он почти шепотом. – Честно говоря, я понятия об этом не имею. Просто ума не приложу.
Было ясно, что он нашел правильные слова. Дорис вздохнула и слегка смягчилась.
– Я хочу, чтоб ты наконец пришел в себя. Я хочу, чтоб ты снова стал порядочным человеком. Или тебе это так трудно? Представь себе, каково сейчас Глории.
Из загона для коз вышел Уэсли и оперся руками о верхнюю перекладину ограды. Потом сплюнул на землю.
– Что за шум, а драки нет? – спросил он.
– У нас разговор не для посторонних ушей, – холодно ответила Дорис.
Рэймонд вытер руки о штаны и встал.
– Вообще-то нам с Уэсом надо идти. Нас ждет кое-какая работа, – проговорил он, тщательно избегая взгляда Дорис.
Парень смахнул жирные волосы со лба.
– Да ну? А чего нам делать-то надо?
– Нам нужно до конца разобраться с последними окнами в теплице.
– Господи ты боже мой! – рявкнула Дорис. – Ты не можешь перестать из себя меня корежить, Рэймонд. Это займет несколько часов. Оставь окна на другой день.
– Почему? Я ведь не повитуха. Какой там от меня толк? Лучше я здесь останусь.
Дорис сощурила глаза до щелочек, потом снова широко их раскрыла.
– Ты не можешь оставить меня одну расхлебывать ту хрень, что сам сотворил. Я на это не подписывалась. Такого уговора не было.
– Ведь Клода здесь, разве не так? – сказал он. У подруги Глории был двухлетний сынишка, искусанный мошкарой серьезный мальчонка, который все лето подъедал что мог со всех тарелок и везде бегал голым – видимо, это был такой способ приучить его ходить на горшок. – Она тебе поможет. Разве не по этой самой причине она здесь осталась? – продолжил он свою мысль.