. Но есть места, где туристов меньше, а красота не изменилась: Пьяцца дель Квиринале, Термы Каракаллы (из-за высокой входной платы, наверное), Базилика Сан-Джиованни ин Латерано (на восток от центра туристских блужданий) и садик возле укрепленного замка Сан-Анжело, в котором, сидя в тени огромного платана, я рисовал вид на Тибр с холмами Трастевере на другой стороне и кусочком стены замка.
С его крыши в третьем акте спрыгнула бедная Флория Тоска, потеряв своего возлюбленного Марио Каварадосси. “Tutta Roma” – называется этот рисунок, эхом повторяя её слова, произнесенные над телом убитого ею в самом конце второго акта подлого барона Скáрпии: «E avanti a lui tremava tutta Roma! (А перед ним дрожал весь Рим!)».
Ну конечно, остаются улицы и переулки даже в центре города, на которых по счастливому стечению обстоятельств нету входа в какое-нибудь интересное туристам место.
Здесь и цоколь разрушенного когда-то круглого храма с толстенной пальмой на его плоской вершине, так что её основание как бы висит в воздухе на высоте трёх метров. Тут и кусочек стены сада Боргезе в конце короткой улицы.

Здесь и бордово-красные заборы вдоль улицы Венте Сеттембре (20 сентября) скрывающие за собою прохладные залы университетской библиотеки, где автор когда-то провел немало счастливых часов. Всё узнаваемо с давних времен, которых не упомнит никто из живущих сейчас. Эта узнаваемость и есть генетическая память у стольких людей вокруг света, что писать об этом даже как-то неудобно – уж очень избитая тема. А хочется, и вот почему: когда наш поезд эмигрантов8, не успевших опомниться от шока встречи со свободным миром, остановился в Орте (маленькой станции на севере Рима, где кончалось путешествие на поезде из Вены) людей забирали автобусы, нанятые благотворительными фондами типа ХИАС9, мы вышли в сумерках на заросший сорняками пустырь. С него начиналась первая для нас итальянская улица под названием «Данте Алигьери»! А на самой границе между асфальтом и некошеной травой сидел на вынесенном из дома стуле пожилой человек в подтяжках поверх вылинявшей рубашки, не обративший на нас никакого внимания. Он выглядел как образ на экране неореалистического кино, которое некоторые из нас знали и любили ещё до того, как даже сама мысль о легальной эмиграции из СССР могла прийти в чью-нибудь голову. О чём бы эти фильмы ни были, их главная черта – пристальный взгляд на мир без ментальных фильтров и специальных углов зрения. Так что главным героем нехитрых сцен и сюжетов был ты сам, независимо от того, понимал ли ты разговоры и действия наполнявших городское пространство людей, необыкновенных обыкновенных итальянцев. Последнее в уже описываемое мною время конца семидесятых было не совсем верно, по крайней мере, в центре Рима. Конечно, итальянцы были везде и тогда: и содержатели баров на каждом углу, и владельцы квартир, которые мы снимали, и масса прохожих, до которых нам не было дела, так как практически все необходимое общение могло происходить по-английски и даже по-русски, так же, как и выставки, рынки, центральная телефонная станция и кино.