Лиза поражала своим спокойствием. Наблюдая за ней сейчас, я в который раз умилился, когда она остановила внимательный взгляд на стильно одетом посетителе за соседним столиком, а потом быстро потерла указательным пальцем уголок рта. Такая у неё была дурацкая привычка: если Лиза видела у кого-то вещь, которую ей хотелось бы иметь самой, она проделывала этот странный ритуал из неблагополучного детства. Она называла это «слизать вещь», чтобы когда-нибудь иметь такую же. Лиза росла в бедной семье без папы и, когда была маленькой, завидовала обеспеченным детям. Сейчас она зарабатывала на рекламе достаточно, чтобы позволить себе любую брендовую шмотку или сумку, но всё равно продолжала «слизывать», когда видела на других что-то, что ей нравилось. Утешительная привычка, которая пригодилась бы мне самому после того, как мать лишили родительских прав, и мы со сводным братом оказались в детском доме, или потом, пару лет спустя, когда бабка забрала меня жить к себе.
Глядя на Лизу сейчас, я понял, что, если бы у нас был второй шанс встретиться так, будто мы не были знакомы, я выбрал бы её снова. У нас было разное детство и разные обстоятельства взросления, но, кажется, мы травмированы сходным образом. Наши душевные шрамы складываются, как пазл. Цепляясь выступали и впадинами, вместе мы образовывали что-то более значительное, чем сумма нас двоих по-отдельности. И почему тогда я оттолкнул её так грубо и бесповоротно? Как ни крути, нужно разбираться в себе. Я достал телефон и настучал сообщение психологу, чтобы договориться о времени следующей встречи.
Из-за очередного утреннего опоздания меня попросили отработать во вторую смену. День получился долгим, суетным и совершенно пустым. Периметр моих передвижений в течение всей смены едва ли превысил несколько метров: три шага к кофемашине, разворот, пара шагов к раковине сполоснуть венчик или чашку, ещё пара шагов в сторону к миксерам для молочных коктейлей, ещё шаг, чтобы зачерпнуть лёд из холодильника, разворот и три шага к микроволновке, а затем на исходную к витрине с выпечкой (повторить в произвольном порядке до бесконечности). Через час такой рутины движения становятся текучими, а в голове дзен, как у тибетского монаха. К концу смены приноравливаешься настолько, что готовишь кофе с закрытыми глазами. Усталость наваливается уже потом, когда считаешь дневную выручку, и ещё больше, когда сидишь в метро, упершись затылком в тёмное стекло. Вот именно тогда не думать бы ни о чем, расслабиться, но не тут-то было. Мысли, как мухи в банке, жужжат и бьются о стенки, цыркают чешуйчатыми крылышками.