Не успела Анастасия ни детей женить, ни внуков понянчить. Даже с ним перед смертью не простилась. Так он ее за жизнь и не поблагодарил. А жизнь не хуже людей выдалась…
Жена умерла внезапно. Выбирая картошку, попала под ливень с громом и, не успев добежать даже до ближайшего леска, упала от удара молнии. Только когда уже начало темнеть, Янинка, дочь, встревожилась, куда делась мать, и они пошли искать Анастасию на поле. Но спасать было уже поздно.
Может, была бы Анастасия жива, она бы и Янинку отговорила от того замужества, и на сынов повлияла бы. Все не так пошло после ее смерти. Хозяйство начало разваливаться, родительское дело не слишком оказалось нужным детям. Муж Янинкин, конечно, неплохой человек был, если присмотреться, незлобивый, делать кое-что умел, Володька, но слишком старый для дочери. Ей только-только двадцать исполнилось – пусти, папаша, замуж, никто мне больше не нужен, никого ждать не буду, только за Владимира хочу. А ему ведь уже тридцать пять лет было. Вот задурил девке голову! Долго Левон не соглашался, просил дочь одуматься, но когда та пригрозила – или за Владимира, или вообще замуж не пойду, останусь при братьях вековухой племянников нянчить, сдался: сыграли свадьбу.
И недаром же отговаривал! Не успела революция закружиться, как Владимир первым в округе в большевики подался. Не успела Ганночка родиться, а его словно корова языком слизнула, бросил хозяйство, жену, семью, в Петроград подался, за Советскую власть с белыми бороться. Мало там без него желающих подраться было, только руку потерял – подстрелили в девятнадцатом, вернулся инвалидом, ссохлась рука А что на земле без мужика сделаешь? И дочь же не чужая кровь, старшая, единственная девушка у них с Анастасией была, жалко, сердце кровью обливается. Сколько раз на ум злая мысль приходила – говорил же глупенькой, просил ради Бога, подожди, подумай, нет, выбрала, настояла, добилась своего.
Но ведь никуда не деться, пришлось снова к себе брать, их уже пятеро тогда было: Володька, Янинка, Ганночка, Ванька и младший Мишка. Хоть и дети еще, но ведь кушать тоже хотят. И самое дурное и смешное было, что Володьку-большевика, как прозвали его в соседних деревнях, где после возвращения из Ленинграда он начал порядки наводить, и взяли первым, когда эти колхозы начались. Мол, как же это он, коммунист, в собственной семье порядке не навел, не может тестя заставить написать заявление.