Едва переступив порог, Тея понимает: что‐то не так. Она ждет, что вот-вот появится Корнелия и отчитает за опоздание, но никто не выходит. В доме царит напряжение, и отнюдь не то суетливое, которое обычно ожидаешь при подготовке к балу, а тяжелое, почти зловещее.
– Есть кто? – зовет Тея, стоя в коридоре, неспособная почуять, где же остальные.
Дверь гостиной распахивается, и Корнелия, выбежав наружу, быстро закрывает ее за собой.
– Пойдем, – спешит служанка. – Наверх. Нужно тебя собрать.
Ее взгляд падает на платье в руках девушки, на приспущенный подол, что волочится по черно-белой плитке.
– Ты же в этом не пойдешь, правда? Я приготовила, что надеть…
– Корнелия, – Тея кивает в сторону гостиной, – что там происходит?
– Тебе не о чем беспокоиться.
Но лицо служанки, бледное и осунувшееся, говорит об обратном.
Тея направляется к двери гостиной.
– Стой! – шипит Корнелия так настойчиво и властно, что Тея подчиняется.
Страх зарождается в животе и затапливает грудь. На мгновение девушке кажется, что их с Вальтером раскрыли, что она в такой беде, какую невозможно даже себе представить. Но тогда бы, разумеется, на нее бы уже налетела тетушка, за которой в немом ужасе маячил бы отец.
– Есть кое‐какие новости, – говорит Корнелия.
– Какие? У нас никогда не бывает новостей.
Служанка проводит по лбу натруженной рукой.
– Если ты так туда стремишься и я не сумею тебя остановить…
– Не сумеешь. Мне уже восемнадцать…
– Знаю. Но тогда просто будь помягче.
Наставление удивляет. Почему именно Тея должна быть помягче, когда ее держат в неведении?
– Разве я бываю сурова?
Корнелия мрачно смотрит на нее.
– Кто‐то умер? – спрашивает Тея, теряя терпение, хотя даже не представляет, кто бы это мог быть. Ей некого терять, кроме Вальтера.
Служанка на мгновение закрывает глаза.
– Просто заходи уже. Хотя сомневаюсь, что твой отец меня за это поблагодарит.