Нона из Девятого дома - страница 3

Во сне она сидела рядом с кучей мяса – в основном там были бедра, – это мясо он резал, когда они вдруг чувствовали голод, что случалось редко и всегда одновременно. В такие моменты они сидели бок о бок и ели, пока у них не начинали болеть животы. Они пили воду из моря, как собаки.

После паузы он сказал: «Знаешь, что хуже всего? Она плакала. Она и А. Оба плакали. В объятиях друг друга. Как дети. Они обгадились от страха. А я сидел там и ничего не мог сделать. Все, что я сделал, все, чем я был… и я ничего не мог».

Он надолго замолчал. Море облизывало песок. Волны слегка светились, хотя солнца никакого не было, только плотная желтая туча висела в небе.

Она поторопила: «И что ты сделал?»

Он сказал: «Ужасную вещь».

Она сказала: «А когда мы дойдем до той части, где ты меня ранил?»

Он сказал: «Скоро».

Она сказала: «Я все еще люблю тебя».

И во сне он потер висок и сказал:

– Ты всегда так говоришь, Харрохак.

В конце никакого года она и правда много думала об этом. Человек, который присматривал за ней, нажал кнопку на диктофоне и сказал: «Старт».

Она зажмурилась и начала привычную скороговорку:

– Раскрашенное лицо надо мной. Я в безопасной воде – я лежу, наверное. Что-то давит на меня. Вода закрывает голову и стоит во рту. Поднимается до носа.

– Больно?

– Нет.

– Как ты себя чувствуешь?

– Мне нравится. Мне нравится вода, мне нравятся ее руки.

– Ее руки?

– Ну, они обнимают меня. Может быть, это мои руки.

Карандаш слышно царапал бумагу.

– А что насчет лица?

– Это лицо с рисунка.

Набросок, который они для нее сделали, тот самый, запертый в секретном ящике, куда складывают все самое интересное: сигареты, поддельные удостоверения личности и деньги, которые, по их словам, не были настоящими и их нельзя было использовать. Карандаш послушно бежал по странице. Сложно было не открыть глаза и не посмотреть на девушку напротив, поэтому она развлекалась, представляя, что увидит: загорелые уверенные руки на блокноте, склоненная над ним голова, заколотая в ожидании стрижки челка. Воображать было лучше, чем смотреть, потому что лампу никто не включил.

Она спросила:

– Что ты пишешь? – потому что карандаш продолжал двигаться. Большую часть времени текст был интересным, но порой встречались просто скучные описания выражения ее лица, типа: «0:24 – улыбнулась».