– Чего тебе, пень с глазами? – моментально откликался Мордан.
– Ты – Морда! – повторял Фир, считавший это очень остроумным.
– А ты бочонок с протухшей капустой. Отойди подальше, воняешь!
– Морда-а-а! – присоединялась к дразнилкам рябая Берда, которая была ещё толще, чем Фир, и училась хуже всех.
– На свою морду посмотри, Берда! – отвечал ей Мордан. – На ней драугры горох молотили!
Среди детей слышалось хихиканье, но сразу обрывалось, как только разозлённая Берта оборачивалась в их сторону.
– Ты ублюдок красноглазый! А твоя эльфийская мать – шлюха! – кричал длинный золотушный Камерат, который на уроках Улрина ковырял в носу и втихаря поедал козявки.
– А твоя – корова безрогая! – парировал Мордан. – А отец – лесной спригган, корявый да трухлявый, поэтому и ты получился тощий, как палка, которой помои в ведре перемешивают.
Теперь все смеялись над Камератом.
– Эй, ты, серая сволочь! – выходил из глубины толпы рослый Болли, сын трактирщика и главный заводила среди мальчишек. – Иди сюда и поцелуй мой кулак.
– Не буду я его целовать, он у тебя навозом воняет, – отвечал Мордан, предусмотрительно отступая на безопасное расстояние, – потому что ты с навозной кучей обнимался. Она же твоя невеста!
Громовым хохотом взрывалась вся компания детей, Болли вспыхивал от обиды и кидался с кулаками на Мордана, но тот, хотя и не умел хорошо драться, зато отлично бегал. Поначалу ему легко удавалось сбегать. Но потом, видно, Болли сговорился с Фиром и Камератом, так что все трое кидались на Мордана одновременно с разных сторон, и в итоге он оказывался лежащим на земле, а сверху на него всей тушей усаживался Фир. Не спеша вразвалочку подходил Болли, брал Мордана за волосы и подносил к самому носу немытый кулак.
– Понюхай как следует, недоносок остроухий. Разве пахнет навозом? А? Пахнет? Пахнет?! Чего молчишь, красноглазый? Отвечай!
И с каждым вопросом кулак врезался в нос, из обеих ноздрей текла юшка. Но Мордан молчал, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы. Иногда, заслышав шум, выходил Улрин, похожий на тощего седого аиста в бесформенной бурой рясе, и разнимал дерущихся. Иногда не выходил, и тогда издевательства продолжались до тех пор, пока Болли и его подручным это не надоедало. И каждый раз вокруг стояли и смеялись другие дети, громче всех ржала рябая Берда, сводные братья Лемме и Гемме тоже скалили щербатые зубы. Только один человек не смеялся в такие моменты – Эйра, ровесница Мордана, дочь хозяина торговой лавки. Она плотно сжимала губы и, нахмурив брови, смотрела на Мордана. Из всех фолкритских детей только Эйру Мордан не презирал. Но не потому, что она не смеялась, когда его били, а потому что на уроках Улрина она была единственной, кто мог соперничать с ним в знаниях и сообразительности.