:
– Лучше бы я рожал, чем дрожал, как сучий хвост! Я – гражданин и вправе оставить след. А в больнице отрежут под бредни сестрицы последний свежий член – и от меня сохранится один тлен! Лучше умереть в деле от удара по роже, чем совсем замучить смерть, лежа на постели без бара! Для человека жизнь – потеха, калека – помеха. Не держись за ложь – вѐка не проживешь. У одного – ничего, у масс – шанс: прыть без опоры на гарем – дремучий стыд всем. Лучше быть гнилым мертвецом, который освободит людей от печальных забот, чем больным подлецом, который, не глядя вперед, отвлечет народ от глобальных идей и рассад ради прощальных укоров и уколов в зад!
Но после острых тирад озорник остыл и сник.
Объявил, что – старожил, а не урод под колпаком, и умрет без хлопот и целиком.
На том и прекратил зычный крик: осудил больничный торг и засеменил напрямик в морг.
2
Но и морги пришлись ему не по нраву.
Глазами сверкал, как рысь.
– Оргии! – кричал. – И не стыдно никому? Обидно с вами за державу! Остерегись!
У входа он издавал стон и шептал, что природа зовет отсюда вон. Утирал пот, зажимал нос, краснел до корней волос, озирал груду тел и добавлял, что дурнѐй не знал хлопот и дел.
– Народ, – рассуждал, – не гад, а сброд дает смрад. Формалин – не клин, а дерет всерьез. Ксилол – не кал, а довел до слез!
Пробегал по углам и ворчал на завал:
– А еще расчленёнка: тут плечо, печенка и аппендиксы, там – выкидыши и пенисы! И не плоть, а муть, но ждут, как выигрыша, когда их, смурных, пришьют хоть куда-нибудь!
Критиковал с издевкой и зал, и обстановку:
– Чтобы услужить посетителям, и ножи подобрали из стали, и ванны – каменные лиманы, и простыни – вафельные, и убрали служителей в робы, а камеры – пестрым кафелем. И медсестрами компосту потрафили!
Атаковал каталку, выгружал гнилье на свалку, обтирал карету мочалкой, залезал в нее сам, толкал палкой, мчал по костям и при этом поучал:
– Срам! Персонал с запросами – кровать с колесами! Злодейское разгильдяйство! Передать бы коням и поднять сельское хозяйство!
Наблюдал в окно за экспертизой и удивлялся, что мясо – сизо и черно, а в нем принародно ищут, словно оно годно на прием в пищу. Изображал голодный оскал и скрежетал:
– Тертый мертвый сыт, но живого и крова лишит, и порешит. Поступили на склад гнили, как скот, а получили уход, как отряд господ!