Распахнувшись, она приземлилась на груду рюкзаков, и вновь раздались переливы скрипок и флейт.
– Прости-прости, это все из-за пыли. – Я пошарила рукой, молясь, что не повредила бесценную семейную реликвию.
Когда я подняла коробочку и перевернула вверх дном, проверяя, не сломалось ли что, мягкое бархатное донышко выпало и посыпались бумажки: билеты, открытка, какие-то записочки, сложенный буклет из Национальной портретной галереи. Я собрала их и уже хотела сунуть обратно, как вдруг заметила внутри на дне гравировку:
Моя дорогая Кейти-Киска!
Всякий раз, услышав эту музыку, я буду думать о тебе и жалеть, что мы не сделали другой выбор.
Вечно твой, П.
Я нахмурилась и пригляделась. Да, определенно, «П.». Вот уж чего мне совершенно не хотелось, так это знать, каким ласковым прозвищем Кейтлин награждала Нико. «Пупсик»? «Перчик»? «Паровозик»? Фу. Слава богу, Нико не придумал для меня аналог Кейти-Киски. Что-нибудь вроде Мэгги-Му. Или Мэгги-Маффин, если я еще больше раздобрею в ближайшее время. У меня когда-то был приятель, который называл меня Толстопопиком и навсегда отбил желание давать и получать прозвища.
«Жалеть, что мы не сделали другой выбор». Что это значит? О каком выборе речь?
Я смотрела на клочки бумаги в руке, на памятки из жизни Кейтлин. Она столько упустила. Наслаждалась бы она всеми этими концертами, музеями, обедами чуть больше, стремилась бы из каждой минуты выжать хоть чуточку больше удовольствия, если бы знала, как мало ей осталось этих минут? Решилась бы выпить еще бокал или рюмку и съесть еще одну сладкую сдобную булочку, зная, что завтра уже не наступит?
Я взглянула на Франческу, которая все еще листала учебники, сосредоточенно кусая губу. Хотя подробности отношений Нико с моей предшественницей ранили мне сердце, я перебрала билеты. Все они были в оперу. «Пелеас и Мелизанда» Дебюсси в Королевском оперном театре Ковент-Гарден. «Травиата» Верди в лондонском Колизее, «Так поступают все» Моцарта в Королевском театре в Бате. Я сунула билеты обратно в коробочку вместе с рекламным проспектом выставки в галерее Тейт «Поздний Тернер: освобожденная живопись».
Нико никогда не говорил со мной об опере. Явно считал меня в этом плане полной невеждой и старался придерживаться безопасных тем вроде шоу «Я знаменитость, заберите меня отсюда!»