Как представитель очень маленькой общины польскоязычных евреев, я родился в культуре, которая теперь практически исчезла, в мире светской еврейской интеллигенции, которая страстно любила литературное наследие Польши, но опасалась его сочетания с католицизмом и национализмом. Идейными вдохновителями общины служили поэты и авторы рассказов, а не генералы или святые, а книжные полки были забиты присланными из Парижа эмигрантскими журналами с пожелтевшими корешками.
Но это только история половины моей семьи. Другая, христианская, половина состояла из конкурирующих слоев населения, разделенных по классам и профессиям. Некоторые были крестьянами, а некоторые – ремесленниками. Встречались даже аристократы и приближенные королей. Несмотря на то что своими корнями мое генеалогическое древо уходило в Венгрию, Литву, Германию и Чешские земли, все мои предки считали себя поляками. Процесс формирования такого коллективного сознания занял несколько столетий.
Огромная разница в моей семье наблюдалась между евреями и христианами, простолюдинами и дворянами, поляками и неполяками. Это было характерно для единой всеобъемлющей социальной модели. В Восточной Европе в степени, неизвестной большинству представителей остального мира, религия, этническая принадлежность и класс брались в расчет в совокупности и очерчивали границы профессии и касты. Землевладельцы, арендаторы и горожане обычно говорили на разных языках и принадлежали к разным конфессиям. Благодаря этому люди могли жить бок о бок и в то же время принадлежать к совершенно разным социальным мирам. Соседи были чужими друг другу до тех пор, пока оставались в силе старые табу.
Эти модели отчуждения и враждебности в сочетании своем породили невероятно разнообразное общество. Независимо от размера, ни одно сообщество в Восточной Европе никогда не было несмешанным, так сказать, «чистым». Даже за десять минут ходьбы по самой маленькой деревне можно увидеть святилища, посвященные трем разным религиям, прихожане которых говорят на разных языках. Проведя какое-то время в дороге, можно столкнуться с совершенно разными наборами языков и верований, принадлежащих многочисленным кочевникам региона, странствующим продавцам и другим профессиональным путешественникам.
На протяжении веков традиционные общества Восточной Европы чаще всего напоминали разноцветный гобелен. Многообразие не было побочным продуктом этой системы – оно лежало в ее основе и служило скрепой. Да, подобная близость различных вер и языков необязательно приводила к гармонии. Такой древний уклад зависел от поддержания строгих различий между классами и религиями. Когда в XX веке эти различия унифицировали, люди не только обрели новую меру свободы, но и подверглись новым опасностям. В моей семье сочетание христианина и еврея, фермера и аристократа стало возможным только благодаря тотальной катастрофе Второй мировой войны. Пересечение границ всегда было делом нелегким; среди семейных легенд полно историй про то, кто кого сторонился, кто разругался с кем на десятилетия, кого разлучили против воли и так далее. Таких историй предостаточно и в других семьях Восточной Европы. Бесчисленные союзы раскололись из-за новых границ, приверженности старым религиям или, наоборот, новаторским конкурирующим идеям.