– Ну чего ты там застрял! – кричал разгоряченный Тимофей Сергеевич. – Бросай это оружие дураков и дикарей. Охота на коз только завтра будет. Девочки соскучились, – просюсюкал Тимофей Сергеевич.
За большим, сколоченным из толстых обструганных досок столом сидели две полуголые девицы неопределенного возраста.
Блондинка с пышными формами, Настюша, и брюнетка Любаша, худая как жердь, с большим бюстом, который не помещался в ее бюстгальтере. Обе в открытых ярких купальниках. На столе перед ними красовались бутылки армянского коньяка, минералка «Ессентуки № 4» и лимонад «Крюшон». За спинами девиц стоял и блаженно улыбался Егор Николаевич. Он засунул руки под их лифчики, самозабвенно мял их выпуклости и только что не пускал слюни. Под столом спала старая среднеазиатская овчарка Бальба, которая привыкла и к периодическим пьянкам гостей, и к самим гостям.
Девицы были доярками с фермы, разведенки, и когда к председателю колхоза приходили важные гости, они всегда присутствовали на «торжествах».
Сам председатель убыл на уазике за мясом для шашлыка, а уважаемые гости пили и забавлялись тем, что поочередно уводили за сеновал подружек, а оттуда начинало раздаваться громкое оханье и стоны. Лишь Сан Саныч не обращал на девиц внимания. Астма, хронический простатит и любовь к выпивке отбивали у него тягу к женскому полу. Он обрядился в индейца, налил себе коньяк и, сев на землю, обнимал козу, привязанную у сеновала. Скармливая ей морковку, с умилением гладил ее по голове. Коза изредка блеяла, а Сан Саныч в промежутках между употреблением коньяка и танцами соратников по перу, которых он, изрядно подвыпив, за глаза обзывал гамадрилами, вел с ней душещипательные разговоры:
– Вот ты знаешь, Милка, что я поэт?
Коза отвечала:
– Бэ-э.
– Не знаешь, – кивал Саныч. – А меня печатают в областной многотиражке. Хочешь, я тебе прочитаю последний свой шедевр?
Коза ответила:
– Бэ-э.
– Хочешь, – кивнул Саныч и начал декламировать.
Что для солдата очень нужно,
Чтоб мог успешно воевать?
И рота скажет очень дружно… Ик…
Боеприпасы, автомат.
Лишь старшина ответит скромно
И даже как-то невпопад… Ой…
Что всех нужней ему портянки,
И лишь в портянках он солдат…
– Вот, Милка, я новый Пушкин… Ну, – затем поправил себя Саныч, будучи человеком объективным и понимая, что замахнулся на сакральное, – не то чтобы прямо так, Пушкин. Но!.. – Он потряс в воздухе пальцем. – Известность кое-какую имею. Меня твой хозяин позвал написать к юбилею колхоза стихи. Вот я и пишу…