– Я могу сказать, – раздалось сзади.
Новенький Зиновий, а это снова был он, встал во весь свой исполинский рост. Головы присутствующих повернулись к нему с любопытством.
– Своей повестью Куприн говорит нам о том, – уверенно начал парень, – что истинная любовь – большая ценность. Сейчас модно объяснять это чувство гормонами, флюидами, химической реакцией… и тому подобным. Но мне кажется, что так могут говорить только люди, которым не повезло встретить настоящую любовь. И поэтому они равняют её …, – он на мгновение замолк, подбирая нужное слово, – со страстью или чем-то подобным. Многие теперь считают, что любовью даже можно «заниматься»…
По классу пошёл хохоток. Зина продолжал, нисколько не смутившись, только кадык задвигался сильнее.
– Вот, например, раньше в нашей стране осуждались разводы. А теперь стало вполне нормальным выходить замуж и жениться по несколько раз. Или вступать в близкие отношения вообще без брака, а то вдруг тебе твой избранник или избранница не подойдёт, надо ведь проверить сначала… Любить, как Желтков – всю жизнь одного-единственного человека, причём без ответа, без взаимности, – на такой подвиг способен далеко не каждый, мне кажется, тем более в наше время. Людям с такими устаревшими, в кавычках, убеждениями, я думаю, придётся не сладко. Их не поймут, назовут дураками…, – Зиновий вздохнул и с шумом выдохнул. – Вот на какие размышления навела меня повесть «Гранатовый браслет».
– Очень хорошо, Зина, – сказала Елена Павловна, – я даже, наверно, поставлю тебе за этот ответ первую пятёрку.
Она опустила глаза и начала быстро листать журнал. Было заметно, что Елена Павловна невероятно рада тому, что у неё появился такой думающий ученик.
На перемене три подруги сидели на подоконнике у мужского туалета. Темой для обсуждения был новенький Зиновий.
– Не, – говорила Ступа, чавкая жвачкой, – этот дылда какой-то не такой…
– Он, наверно, голубой, – ввернула Машина и сама засмеялась над своей любимой шуткой.
– Во-во, одно имя что стоит…
– Нормального мужика Зиной не назовут, – брызнула слюной Машина, и обе они покатились со смеху.
– Я и пуговки на блузке расстегнула, и коленку выставила, и лыбилась ему, как дура, а этот лох на меня – ноль внимания, – жаловалась Ступа, комично кривляясь и утирая слёзы. – А уж когда муть свою начал проповедовать…