Мои глаза вновь закрываются в тишине, и сквозь тонкую кожу век страшный свет продолжает терзать суженые зрачки, теперь он словно беспощадное вездесущее солнце, скрытое за красными бархатными шторами множества живых капилляров внутри прозрачной кожи.
Багровый свет матовой дымкой убаюкивает зрение, мне становиться немного теплее, чем прежде, и я продолжаю бесплодно штурмовать свою прозрачную память, пытаясь зацепиться искалеченным сознанием за любую едва ощутимую грань. Но подобных граней в голове совсем не много, всего лишь две, которые я трепетно оберегаю от забвения и постоянно думаю о них, что бы вдруг опять не забыть. Дождь. Двадцать два года. Дождь. Двадцать два года. Дождь. Двадцать два года. Дождь. Двадцать два года. Дождь. Двадцать два года. Дождь. Двадцать два года. Дождь. Двадцать два года. Дождь. Двадцать два года. Дождь. Двадцать два года. Дождь. Двадцать два года. Дождь. Двадцать два года. Я повторяю это так часто, что эти слова теряют смысл и становятся просто совокупностью букв и звуков. Это пугает меня, ибо мне важно именно то, что от меня пытается ускользнуть: ОБРАЗ, ЗВУК, ОЩУЩЕНИЕ …