– Очень похож! – говорил в машине начальник тюрьмы майор Бейсембаев, с восхищением глядя на Трошкина.
– Поработали, – похвастал Славин. – А волосы?
– А что волосы? – не понял Бейсембаев.
– Парик! – торжествующе сказал Славин.
– Можно? – спросил майор.
– Можно, – без особой охоты разрешил Трошкин.
Бейсембаев взялся за челку и осторожно потянул.
– Да вы сильней дергайте, – сказал Славин. – Спецклей! Голову мыть можно!
– Очень натурально, – опять похвалил майор.
– Скажите, Хасан Османович, – спросил Славин. – Вы Белого хорошо знаете? И вот если б вас не предупредили, догадались бы вы, что перед вами не Доцент?
– Да как вам сказать… – Майор уклончиво улыбнулся. – Можно догадаться…
– Почему? – встревожился Славин.
Бейсембаев еще раз внимательно поглядел на Трошкина и сказал:
– Этот добрый, а тот злой…
Раздвинулись массивные ворота, и газик въехал в тюремный двор.
– Вот ваша «палата». – Славин отпер дверь и пропустил в пустую камеру Трошкина.
– А где моя кровать? – спросил Лжедоцент, оглядываясь по сторонам. Чувствовалось, что ему здесь не понравилось.
– Нары! – поправил Славин. – Вы должны занять лучшее место.
– А какое здесь лучшее?
– Я же вам говорил – возле окна! Вот здесь…
– Но тут чьи-то вещи.
– Сбросьте на пол. А хозяин придет, вот тут-то вы ему и скажете: «Канай отсюда, рога поотшибаю…» Помните?
– Помню, – с тоской сказал Трошкин.
Во дворе ударили в рельсу.
– Ну все! – заторопился Славин. – Сейчас они вернутся с работы. – Оглядев в последний раз Трошкина, он пригладил ему челку и пошел из камеры, но возле двери остановился: – Если начнут бить – стучите в дверь…
Оставшись один, Трошкин снял чужие вещи с нар и аккуратно сложил на полу. Стянув рубашку, он сел на нары, закрыл глаза и стал шептать, как молитву:
– Ограбление – гоп-стоп. Сидеть в тюрьме – чалиться. Хороший человек – зараза…
В коридоре послышались топот, голоса. Загремел засов, дверь распахнулась, и в камеру ввалились заключенные. И тут Косой и Хмырь застыли: на нарах возле окна, скрестив руки и ноги, неподвижный и величественный, как языческий бог, сидел их великий кормчий – Доцент! Рубашки на нем не было, и все – и руки, и грудь, и спина были синими от наколок.
Трошкин грозно смотрел на жуликов, выискивая среди них знакомые по фотографиям лица Ермакова и Шереметьева.
От группы отделился хозяин койки, широкоплечий носатый мужик со сказочным именем Али-Баба.