– Почему? – По его тону я понял, что он не собирается сдаваться. – Я предлагаю вам несложную работу за очень хорошие деньги.
Именно это меня и смущает, подумал я, а вслух ответил:
– Мне сложно работать, когда я не понимаю мотивации клиента. Обычно ко мне приходят с просьбой отыскать пропавшего родственника или друга, помочь разобраться в семейной ситуации, но никак не найти совершенно постороннего человека во имя абсолютно непонятных целей.
Осокин задумался. Несколько минут постоял, уставившись в одну точку, затем тяжело вздохнул и проговорил:
– Видите ли, я не зря упомянул дело Красильникова. Вы тот, кто понимает, почему ему нельзя было позволить сесть в самолет. Бог знает сколько бед принесли бы те формулы, попади они в руки конкурентов. Так вот, у меня есть основания предполагать, что Соболю удалось то, что не удалось Красильникову. А это значит, что мы уже опоздали на шестнадцать лет. Мне нужна, – он сделал паузу, словно подбирая слова, – любая информация о том, с кем он контактировал перед исчезновением, с кем общался внутри института. Ведь есть вероятность, что его просто использовали и разработки вывез кто-то другой.
– А Соболя закатали в асфальт, – кивнул я.
Осокин позеленел.
– Н-нет, – запинаясь, произнес он, – найденные кости… принадлежали совсем другому человеку.
– О, я не это имел в виду. – Увидев его замешательство, я смутился. – Я просто пошутил. Неудачно.
В кабинете повисла тишина. Осокин ждал моего ответа, а я, не стесняясь, обдумывал его слова, параллельно вспоминая о деле четырехлетней давности, к которому меня привела случайность.
В беседе с клиентом, нанявшим меня разыскать нечистого на руку жениха своей дочери, укравшего, помимо прочего семейного добра, боевые награды деда, я имел неосторожность высказать мнение о мерзавцах, для которых трагическая история страны лишь повод для наживы. Со временем разговор перетек в более абстрактное русло, коснулся патриотизма, и я упомянул, что, хоть и не считаю себя ярым патриотом, уверен, что если гадить в своем собственном доме, то лучше в нем однозначно не станет. Спустя три месяца у меня на пороге появился представитель власти, и я оказался вовлечен в промышленные секреты госкорпораций.
Работа шла тяжело, мне приходилось продираться через множество запретов и ограничений, связанных с защитой технологических и коммерческих тайн, но я чувствовал, что занимаюсь действительно важной задачей. Красильников был сволочью, пытавшейся продать новейшие научные разработки за границу; упустить его значило обесценить годы исследований целого сообщества ученых. И я ни о чем не жалел, хоть и стал свидетелем довольно грубой работы спецслужб.