Виктор прищурился и, облизнувшись, вновь взглянул на Маниту. Тот сидел смирно, сложив руки на коленях. Смотрел он вроде прямо на агента, но взгляд его, скользкий и неуловимый, заносило куда-то за плечо Плацтеру.
Детектив, покосившись на егеря с Бекки, понял, что ничего примечательного в поведении старика они не видят. Тогда, присев на корточки у ног Маниту, угодливо заговорил:
– Хотите сигаретку? – с наигранной любезностью Виктор протянул таковую, но рука его остановилась прямо у лица индейца.
– Отец не видит, – сухо отозвался Вона.
– Вот как? Совсем ничегошеньки?
– Я же говорила вам, Виктор, – вмешалась Бекки.
– Скажите, Маниту, почему вы упомянули волков? – спросил Плацтер, убрав сигарету. – Быть может, вы наблюдали за ними, а?
Старик заговорил, пусть и не сразу. Резонёрская, степенная речь осветила смуглое лицо чужака. На незнакомый голос Маниту нагнулся и поглядел прямиком на Плацтера.
– Волки убили Медвежонка-Джеки. Мои глаза слепы, но я и впрямь кое-что вижу.
– Что же? – любопытно, почти насмешливо спросил Виктор, наклоняясь ещё ближе.
Отёкшее лицо, испещрённое морщинами, внезапно неестественно замерло и сделалось до того неживым, словно было вылито из воска. Глаза вновь уставились на пришлого. Старческие губы медленно раскрылись.
– Зло.
Виктор нахмурился.
– Я вижу демонов-волков, что носят вместо овечьих шкур человеческие лица.
– По имени звать их нельзя ни в коем случае, – добавил Вона.
– Где угодно этим демонам удаётся скрыть свою сущность, но стоит им пересечь круг Джиибекана, как всё их колдовство теряет силу, и тогда они предстают в своём истинном обличье.
– Мой отец – главный шаман нашей общины, – сурово заметил егерь. – Многих он излечил и многих уберёг от смерти своим предвещанием.
– Да? А смерть Джеки он не смог предвидеть? – спросил Плацтер, и лесничий с лейтенантом судорожно вздохнули в унисон от обиды.
– Я вижу зло. Оно стоит тут, совсем рядом, дышит мне в лицо, – не унимался Маниту. – Волк. Шерсть его окроплена смертью. Бойся этих земель. Они не дадут забыть. Они – мстительны.
Плацтер пуще нахмурился, выпрямившись. Будто по колдовству в памяти всплыл злополучный день и желтоватое болезненное лицо. А ведь маленький затхлый городишко действительно начал бередить раны, рвать клочьями зажившие воспоминания. Такова была магия снежной пущи – густой, сжимающей в своих тисках Лоррод. А по ночам на неё и на сны беспокойных мирян маревом спускался зловещий морок.