Сольвейг ненадолго замерла возле гостевой комнаты, но так и не услышала ни звука, кроме урчания мотора[7], доносящегося с первого этажа. Внезапно дверь в конце коридора, та, что вела в уборную, распахнулась, и на пороге появился Даниэль. На нем не было ничего, кроме полотенца, обернутого вокруг бедер. Капли воды блестели на шее и груди, расчерченной множеством мелких шрамов у самого сердца. Во рту у Сольвейг пересохло.
Заметив ее, Даниэль покраснел и неловко провел рукой по мокрым волосам, откидывая их со лба.
– Я думал, вы еще спите, – его голос, чуть хриплый спросонья, завораживал.
– Я думала то же о вас.
– Что ж, похоже, мы оба ранние пташки, – он подавил смешок. – Я хотел немного погулять по городу, прежде чем приступать к работе.
Сольвейг не могла отвести взгляд от шрамов. Ее интерес не укрылся от Даниэля. Он приосанился и нарочито расслабленно облокотился о стену.
– Вы не составите мне компанию?
Она удивленно вытаращила глаза.
– На прогулке, – поспешил добавить он.
– Да… конечно. Я и сама собиралась…
– Если не будет дождя, – Даниэль очаровательно улыбнулся, напрочь позабыв о собственной наготе.
– В таком случае вам не помешает одеться.
Напускной шарм слетел с него как скорлупка с расколотого ореха. Даниэль снова покраснел и кивнул на дверь гостевой комнаты:
– Я… тогда…
– Да, конечно.
Он попятился задом вдоль стены, не глядя нащупал ручку, дернул ее и… гвоздь, заменявший щеколду, зацепился за полотенце. С тихим шорохом оно упало на пол. Сольвейг благоразумно отвернулась. Через мгновение дверь хлопнула, из-за нее донеслась отборная брань. Едва сдерживая смех, Сольвейг поспешила в уборную.
– Простите, сеньора!
Мысли о тревожных ночных видениях испарились, словно их не было вовсе.
Запершись в комнате, Даниэль от души выругался. Какой конфуз! Ему стоило подумать, прежде чем разгуливать по коридору в одном полотенце. Конечно, Сольвейг не успела ничего разглядеть, да и не стала бы, и все-таки границы приличия были вопиющим образом нарушены. Она наверняка пребывала в ужасном смущении. Еще бы! Малознакомый мужчина стоит перед молодой леди в чем мать родила. Шею и лицо обдало огнем. Руки мелко дрожали. Наконец, отдышавшись, Даниэль принялся натягивать портки.
* * *
Даниэль для променада нацепил на себя больше одежды, чем того требовали погода и этикет. Все еще красный, точно вареный рак, он неспешно брел по пляжу вдоль кромки моря, следуя за Сольвейг.