– Я ведь говорю серьезно, фрау, – закончив хрустеть вафельным рожком, Даниэль огляделся. – Позвольте, я помогу вам починить окно.
– Не откажусь от помощи, – ответила Сольвейг. – Надолго ли вы к нам?
– Зависит от того, как пойдут дела и смогу ли я найти недорогой ночлег.
– У меня наверху есть свободная комната, вы можете остановиться там.
– Прекрасно! Только скажите мне: почему я должен остерегаться вас и что хотел украсть тот человек? Не похоже, чтобы он прельстился вашей выручкой.
Ветер снова заговорил. Ворвался в разбитое окно, леденящий душу и тело, шальной, пьяный, свободный, запутался в волосах Сольвейг и принялся шептать что-то о переменах, штормах, бескрайних морских просторах. Червонный валет и пиковая дама, склеившись, будто любовники, выпали из колоды. Сама не зная почему, Сольвейг сказала правду:
– Видите ли, я торгую не только мороженым.
Даниэль склонил голову набок и прищурился, изучая ее лицо.
– Я продаю вечную жизнь в обмен на заветные мечты. Тот человек, Тодор, хотел украсть свою.
Ночью Сольвейг слышала дождь. Капли ударялись о крышу, бились в стекла, стекали по водосточной трубе – нельзя представить лучшей музыки для разморенного солнцем города. Дождь убаюкал ее, как мать баюкает в колыбели дитя, и Сольвейг увидела сон – роскошь, которой была лишена уже много лет. Она летала над беспокойным морем, оно бурлило, исторгая пену, и в этой пене мелькал плавник. Он ускользал, прячась в сизых волнах всякий раз, стоило подобраться ближе. Сольвейг пыталась ухватить его, но на пальцах оставались лишь брызги.
Проснувшись, она долго лежала в постели. На сердце было неспокойно. Северный ветер, возвестив о грядущих переменах, убрался восвояси, и теперь за окном висели неподвижные тучи. Выбравшись из-под одеяла, она осторожно опустила ноги на пол. Приятный холодок паркета вернул в реальность. В надежде, что новый постоялец еще не проснулся, Сольвейг завернулась в халат и направилась в уборную – это благо технического прогресса нравилось ей больше прочих.
Даниэль ничего не сказал в ответ на ее признание. Не рассмеялся, решив, что это шутка, не назвал Сольвейг сумасшедшей и не стал задавать вопросы. Она видела отражение сомнений на его лице, но в глубине души знала – однажды он непременно поверит. Карты не могли солгать.