Сегодня мы умрем.
Я это знала.
Съежившись в хижине матери, я водила пальцем ноги по сучку в дубовой половице. Доски были длинными и старыми. Я дрожала у приоткрытого окна, кутаясь в лоскутное одеяло, и ждала, когда закончится мятеж.
Мы видели сражение в море. Большие английские корабли с серебряными пушками направлялись к Мартинике. Па сказал, они хотят захватить остров и вышвырнуть своих врагов назад, во Францию.
Эти корабли могут повернуть на Монтсеррат. Здесь тоже хозяйничали французы, и основная часть населения поклонялась их католическому богу. Этого британцы не выносили больше всего.
Я мечтала, чтобы они победили, тогда у нас наконец настал бы мир. Мы жили в лачугах с тонкими ставнями и крышами из пальмовых листьев и соломы, не боясь ничего, кроме плетей надсмотрщиков. Вряд ли британцы могли быть хуже этого.
– Сторожись окон, Дороти! И все будет хорошо.
В темноте послышался голос ма, теплый, отважный и уверенный, который окутал меня, словно обнял.
Ружья изрыгнули гром, и это ощущение пропало. Снова раздались голоса, но не плавная речь плантаторов, а крики наших людей. Вопли пленников.
В глубине души мне хотелось зажечь огонь и посмотреть, что творится в ночи. Но mamai[6]– моя мами, думала, что дым, поднимающийся из отверстия в крыше, привлечет внимание солдат.
Только вряд ли убийцам нужно приглашение. Тепло огня скорее привлечет не людей, а игуану, одну из пучеглазых шипастых ящериц.
Снова бой барабанов.
Я закрыла рот, не давая страху, который крутил мне кишки, вырваться рыданиями наружу. Я обещала мами быть храброй, но меня зарежут на шестом году жизни.
Это нечестно, всегда нечестно.
Наш остров создан не для войны. Изумрудный остров моего па звался Монтсеррат. Царство джиги и песен в перерывах между тяжким трудом.