Глава 7. Неожиданная подруга. Июнь, 1895 год.
Когда Лизавета уже смирилась с мыслью, что одиночество – это ниспосланное ей свыше испытание, она внезапно обзавелась подругой. Да какой!
Как-то вечером она заменяла гардеробщицу, разбитную соседку-вдовушку, славившуюся доступностью. Очередной гость, низенький плотный человечек в мундире титулярного советника, отдавая пальто, хлопнул пониже спины отвернувшуюся горничную, и мерзко захихикал.
– Ах, оставьте! – пролепетала растерявшаяся Лиза. – Вы с ума сошли!
Гость, по всему удивлëнный реакцией, разглядел, что перед ним не та девушка. Оглядев её масляными заплывшими глазками, он ухватил Лизавету за талию и заявил слегка заплетающимся, пьяным голосом:
– О, да ты премиленькая!
Неизвестно, чем бы закончилось безобразие, не пробегай мимо Матильда. Она-то сразу поняла, что происходит.
– Господин Стромынский! – защебетала девушка, сцапав коротыша за рукав. – Мы там без Вас скучаем, а Вы прислугу развлекать изволите, шалунишка!
– Тут новая девочка, – лопотал неприятный господин. – А ведь я, Матильдочка, люблю свеженьких!
– Пойдёмте, пойдёмте, – продолжала тянуть его за руку Матильда. – Там поручик Лебедев следующую колоду распечатывают и ждут только Вас!
С этими словами она решительно потащила коротыша в общую залу, не удостоив Лизу взглядом.
На следующий день Лизавета то и дело шмыгала мимо комнаты, так любезно вступившейся за неё, Матильды. Наконец, дверь отворилась, и прима вышла, чтобы спуститься в столовую для обеда. Была она не в духе: изящные брови нахмурены, губы сжаты в полоску, но Лизавета всё равно бросилась к ней с изъявлениями благодарности.
– Что такое? – пробормотала Матильда, откашлялась и громко, раздраженно сказала – Ах, отстань, девИца! Какой пустяк!
Но, смягчилась, увидев, как Лизу задели её слова:
– Право, дружочек, невозможно быть такой шляпой и позволять помыкать собой. Ну ладно, не дуйся. Ты вот что, зайди ко мне в три пополудни, поможешь. Заодно и поболтаем.
Для костюмированного ужина Матильде предстояло надеть наряд в стиле Марии-Антуанетты. Короткое, до колен, платье из переливчатой тафты, оттенка топлёного молока, чрезвычайно шло девушке. Цветки персика, разбросанные по пышной юбке и собранные в букетики у смелого декольте, подчеркивали румянец щек. Платье дополнял белокурый парик, уложенный в высокую прическу и украшенный цветами. Белые панталоны из нежного пу-де-суа, отороченные кружевом по низу, не прятали изящные щиколотки, обтянутые шёлковыми чулками. Завершали образ розовые атласные, расшитые бисером, туфельки с серебряными пряжками.