По ее взгляду Мапа поняла, что верно упомянула Париж. Лесть удалась. Из этой девчонки Елена Андреевна явно никудышная, зато и роман с ней ничем не кончится. У той, у А., тоже косы были.
Проводив Абрамову, которая просила называть ее попросту Софочкой, до дверей, Мапа взяла зеленый образец и распрощалась с Синани. Тот передал ей счет от печника, накладную на чугунную ванну: мол, я оплатил, после сочтемся.
– В Москве-то дожди, – прибавил он.
За дверью Бунин расхаживал вдоль тамарисков и курил. Мапа шагнула к нему, протянула зеленый образец на ладони. Хмыкнул.
Назад шли быстро: Бунину явно не терпелось убраться подальше от этой проклятой лавки, где, как назло, продавался лучший табак и собирался цвет города. Мапа, оглянувшись на тамариски, отцветшие, подернутые серой солью, поняла, что вечером отобьет телеграмму:
«Прошу выслать обои № 3, серые с беж. узором, 8 рулонов. Срочно. Ялту. Синани».
* * *
На экране Аниного телефона Татьяна, ее редактор, явно любовалась собой.
– Анечка, – начала она. – Ваш сюжет с реальной биографией не вяжется. Книппер в то время уже вовсю репетировала Елену Андреевну, а Чехов писал свою «Даму с собачкой». Вы же мне сами и рассказывали. И Софочка…
Даже сквозь затемненные очки было видно, что глаза Татьяны скошены на собственное изображение, и лишь в редкие моменты, когда важна была Анина реакция, она вскидывала взгляд. Стрижка практически под ноль – платиновый ворс на крупной голове; под строгим пиджаком белая рубашка застегнута под горло, на все пуговицы. Так могла бы выглядеть менеджер похоронного бюро.
– Софочка нужна! – встрепенулась Аня. – То есть, э-э-э, драматургически.
– Не перебивайте меня. Я и хотела сказать, что Софочка удалась. Подумайте, что еще из нее можно выжать.