В дверь коротко постучали, и в каюту вошел Антиллар Максимус. Они дружили с Академии, добрых три года прожили в одной комнате, поэтому Макс, один из немногих на всем флоте, входил к Тави без спросу.
– Подумал, тебе следует знать, – с порога начал Макс и тут же замолчал, присмотревшись к Тави. Закрыв за собой дверь, он выпалил: – Кровавые во́роны, Кальдерон, ты что, заболел?
Тави, корпевший над картами за маленьким письменным столом, уныло протянул:
– Плохо спал ночью.
На резком привлекательном лице Макса сверкнула мальчишеская улыбка.
– Ага… Тяжко привыкать к холодной койке, когда уже привык к согретой. – Тави ответил ему ровным взглядом. Макс улыбнулся шире прежнего. – Не пойми неправильно. Я всегда считал, что командиру легиона необходимо порой отдохнуть и расслабиться. Если у него есть женщина – я целиком за. Я бы даже подыскал замену, если ты, командир, не будешь слишком разборчив.
Тави взялся за кружку с чаем:
– Если не замолчишь, пока я допиваю, эта кружка полетит в твою тупую башку.
Макс скрестил руки на груди и с безмятежной улыбкой прислонился к дверям.
– Конечно, правитель.
Прозвучавший титул отнял у Тави последнюю каплю принесенного Максом веселья. Тави знал о смерти деда, но ни с кем ее не обсуждал. Да и доказательств не было. Алера ясно дала понять, что никому на флоте показываться не станет.
К тому же большая разница: быть законным наследником или на деле занять пост Первого консула.
Тави отогнал эти мысли. Подумает об этом в свое время. Пока – главное выжить.
– Ты не просто так пришел, Макс?
Тот тоже погасил улыбку и неловко кивнул:
– Возвращается Красс. Вот-вот будет на палубе.
Встав, Тави залпом допил остатки крепкого чая. Едва ли его слабое бодрящее действие могло помочь после мучительных уроков Алеры, но надо было попытаться.
– Вызови ко мне Магнуса и Первое копье. Просигнальте на «Чистокровный» приглашение Варгу: при первой возможности прибыть на «Слайв».
– Уже исполнено, – успокоил Макс. – Ты хоть галету доешь.
Тави нахмурился, однако вернулся к завтраку – простой корабельной галете, сухой и серой, выпеченной из остатков муки и наименее тошнотворной части левиафана.
– И так бы обошелся, – сказал он, однако заставил себя откусить кусок. Если день обернется к худшему, поесть будет некогда.