Генерал фон Виттерсгейм: «Если судить по вашим словам, Шольц, то у русских сейчас остаётся около пяти орудий. А вы, потеряв так много танков, просите о массированном ударе. «Люфтваффе» вместе с нашими канонирами уже нанесли его утром перед вашей атакой. А вы умудрились потерять 22 танка и попятились назад от пяти русских пушек. Вам не стыдно, Шольц? У русских нет никакой поддержки с воздуха, нет танков, а вы бежите от них. На вашей стороне в бою было полное превосходство в силах. Вы должны учиться воевать у русских. Из-за вас я вновь буду просить «Люфтваффе» утюжить русские позиции, которые вы не смогли взять. Но имейте в виду, что наши бомбардировщики должны будут сегодня после обеда бомбить русские переправы на Волге. Не знаю, смогут ли они выделить несколько эскадрилий «Юнкерсов» с истребителями прикрытия, чтобы вы смогли справиться с пятью русскими пушками. Я вынужден ждать вашу победу в бою местного значения за какую-то мелкую деревеньку в двадцать-тридцать изб. Я приказываю вам после короткого отдыха взять все ваши оставшиеся тридцать пять танков и снова атаковать русские позиции. Не забудьте взять в послеобеденный бой уцелевшие экипажи восьми танков сегодняшнего боя. Они знают местность и обстановку, и их опыт будет полезен. У вас есть два часа. Идите и объясните задачу экипажам. К вечеру русское сопротивление должно быть смято, а с вами я надеюсь встретиться в следующий раз завтра в деревне. Чтобы я вас больше здесь не видел. Не возвращайтесь сюда. Я постараюсь, Шольц, чтобы вы вышли сухим из воды после вашего конфуза с пятью русскими пушками. Всё. Вы свободны».
Оберштурмбанфюрер СС Шольц: «Есть, господин генерал!»
Через час последовал огневой налёт немецкой артиллерии по позициям советских войск. Он длился полчаса. Тяжёлые снаряды снова взрыхлили территорию вокруг окопов и опушки леса. Было повреждено несколько пушек у леса. Ещё через час начался авианалёт, но он был непродолжительным и слабее утренней бомбёжки.
Танки оберштурмбанфюрера СС Шольца стали выдвигаться на позиции к реке ещё до завершения бомбардировки. Как только смолкли взрывы, и самолёты улетели, его танки снова стали подниматься из низины к советским позициям. Шольц был очень зол после утренних потерь и особенно после трёпки, которую устроил ему генерал в штабе в присутствии других старших офицеров. Он стремился сорвать испорченное настроение и уязвлённое самолюбие на подчинённых, но понимал, что в утреннем бою он дрогнул и испугался продолжать атаку советских линий обороны на своём командирском танке вместе с оставшимися семью танками. Но даже сейчас, идя в бой, он не был уверен в победе. Он думал: «Русские хорошо замаскировали пушки. Они успешно маневрировали, уводя орудия на заранее подготовленные позиции, и наверняка сделали то же самое при повторной бомбёжке и артналёте».