– Никогда. Ох, черт, у нас ничего не получится, – инстинктивно прячу лицо в ладонях, поддаваясь внутренней панике. – Считай, я уже мертва. А тебе стоит поискать другую напарницу, если ты хочешь выжить.
– Успокойся и просто сделай это, если не хочешь, чтобы следующие недели каждый твой вдох записывался на камеру даже в личной комнате. Я думаю, первое задание – лишь разбег перед прыжком в бездну. Если хочешь дойти до конца, тебе понадобится много сил, в первую очередь – моральных. Доля приватности будет дарить их тебе, а жить под постоянным присмотром – все равно напряжно. Постоянное наблюдение быстро ломает здоровую психику, а именно этого и добивается Идол, – поясняет Мастер, мотивируя меня на включение в игру и нацеленность на результат. – И поверь мне, я бы с удовольствием раздел тебя сам, но боюсь, меня тут же ударит током, если нарушу правила, – с усмешкой парирует Мастер.
Ладно. Мне нужно просто раздеться. Просто сделать это, и как можно быстрее сымитировать удовольствие от связывания. Чем более огненной и раскрепощённой я предстану перед Идолом сейчас, тем больше шансов, что он поверит мне, что я действительно испытала сокращение мышц всего тела.
Страшно представить, какой извращенец сидит по ту сторону экрана. Только больной безумец мог построить огромный дом, в котором повелевает бесконечная кинки-вечеринка.>10
– Надеюсь, ничего, что без стриптиза, – немного нервничая, приспускаю комбинезон, смахивая с плеч его рукава. Наблюдаю за реакцией Мастера – естественно, его взгляд тут же падает на признаки уродства, выделяющее мое обнаженное тело.
Никогда не видела людей с особенностью, как у меня. Единственное достоинство этого редкого явления – благодаря этим шрамам, именуемыми фигурами Лихтенберга>11, я жива.
Я привыкла их не замечать. Возможно, они и стали причиной того, что в обычной жизни я предпочитаю надежно скрывать тело от посторонних глаз. Даже мои студенческие рубашки были плотно застегнуты на все пуговицы и завязаны галстуком под горло.
И теперь, когда я вынуждена раскрыть себя полностью, я ощущаю, что внутри что-то болезненно надрывается. Ломается, как стекло. Я открыла первому встречному незнакомцу ту часть себя, которую не должен никто видеть.
Я чувствую взгляд Мастера на себе – тяжелый, пронзительный. От него мгновенно немеют ноги, превращаясь в вату. Пальцы дрожат, когда я берусь за края комбинезона, намереваясь окончательно избавиться от него. В комнате холодно, но щеки горят от смущения и внутреннего напряжения. Мастер молчит, только смотрит – так неотрывно, так внимательно, словно видит насквозь. Каждое мое движение как под микроскопом.