– Ну слушай, ― вздохнула нянька тяжело, понимая, что до своей кровати она не скоро доберётся, ― давно это было, очень давно…, ― и замолчала, собираясь с мыслями, какую же историю из памяти вытащить.
– Когда царь под стол пешком ходил, ― подсказала ей Таша, ― а ты у господ жила, в другом городе…
– Ну да, так всё и было, жила себе, поживала. Хозяин мой, купец второй гильдии, две лавки держал ― одну меховую, другую ― с обувью. Мужик он был обстоятельный, в вере твёрдый, против церкви ни слова не сказал, в торговых делах шуток да обмана не позволял, но дома что ни день, то ндрав свой показывал, пылил по всякому пустяку, то суп ему грязной тряпкой воняет, то стул не тот поставили. Идёт бывалоча по комнатам: брови нахмуренные, мысли солидные, а глазами так и шарит, кого бы обругать да по загривку настучать. Меня тогда в горничные определили: молодая была и шибко аккуратная, вот и взяли в дом. Короче, боялись его как огня. Только услышим ― приближается, покашливат, жену, что за ним семенит, громким голосом отчитыват, так сразу прятаться, кто куда.
– Нянюшка, а ты куда спряталась?
– Да за дверь, что была открыта. Стою, дрожу, бога молю, чтоб мимо прошёл. Не прошёл, завидел. А ну, грит, наглячка, выходи. Раз прихоронилась, знать, безобразие учудила. Да какая же я наглячка, наоборот ― тихая, смирная девка. Да разве докажешь… Ухватил он меня за косу и на кухню тащит. Розгами пороть.
Таша даже в кровати села, руки в кулачки сжала, говорит:
– Да разве так можно?! Пороть… Нянюшка, а что ж ты от него не убежала? Ко мне. Я бы тебя спасла.
– Тебя, голуба моя, тогда ещё и в помине не было.
– Совсем, совсем? ― недоверчиво уточнила девочка, ― а где же я тогда жила? На луне?
– Да может, и на луне, ― не стала спорить Варвара Ивановна, ― а потом сюда к нам свалилась, потому что скакала много.
– Значит, я была лунным тушканчиком! Прыг, прыг и упала в наш огород.
– Огород?
– Конечно, ведь маменька говорила, что меня в капусте нашли.
– Ну ей видней, ― буркнула нянька, чувствуя, что ещё чуть-чуть и сон её сморит прямо сейчас, но девчонка никак не желала успокаиваться ― требует продолжения, уж больно интересно ей, чем всё закончилось.
– Приволок он меня на кухню. Ищет глазами, на какую лавку кинуть. Кухарка господская, Прасковья, попыталась на защиту встать. Да куда там! От злости его всего корёжит. Прасковье затрещину отвесил. Та аж упала. Вдруг откуда-то кот вылез, Гусар. Встал на задние лапы и пошёл на хозяина-то. Орёт страшным голосом, усы вперёд выставил, уши прижал. Хозяин и присмирел от неожиданности. Потом рассмеялся. Говорит, ладно уж, идите с богом, раз у вас такой защитничек выискался. Отходчивый был. Потом нам с Прасковьей по платку подарил, чтоб сильно не обижались. А Гусара с тех пор весь дом зауважал. Каждый норовил ему кусочек лакомый в зубы сунуть. Толстый такой зверь сделался, гладкий со всех сторон. Хозяин по осени его в свою лавку, где мехами торговал, отправил ― мышковать, ну и перед другими торговцами хвастаться. Тогда ведь купцы не только своими животами мерялись, но и котами: у кого зверь упитанней, тот, стало быть, и богаче.