Она и закрыла. Она и представила. Прижала к бедру мокрую тряпку. По голой ноге побежали грязные ручейки, но женщина словно не чувствовала их. Вот бы в больнице его найти, маленького, жалкого, в палате, в бинтах, с синяками под глазами. Почему не в больнице? Почему даже не в гробу?
Вот бы в больнице, все было бы не так и не здесь.
Уборка не обновила, не сделала весенним их жилище.
Приземистая снаружи, внутри изба была столь же неуютна. Стены и потолок давили, прижимали к полу. Оконца потемнели от печной копоти. Электричества нет. Вечером в избе царил уютный полумрак: мужчина развесил по потолку лампы-фонари на батарейках, но им не хватало сил осветить каждый уголок.
Одна большая комната. Все деления на коридоры, кухни и закутки – условные. Стены возведены мысленно.
Правый дальний от входа угол отгорожен красной занавеской на натянутой леске – там кровать женщины. Посреди комнаты неуклюжая печь, не большая, не маленькая, сделанная не по уму – как попало. Кирпичик не к кирпичику, цемент кой-как намазан. Затопишь ее, как поползет меж кирпичей едкий дым, а от топки вверх чернота. Женщина когда-то оттереть ее пыталась, да только размазала, хуже сделала.
Сразу у входа – череда самодельных вешалок, на них ворох тряпок. В углу, где больше окон, пристроился неуклюжий деревянный стол и две не менее неуклюжие табуретки. На столе – скатерка с мелкими голубыми и розовыми цветочками да чайник на подставке. Цветочки от времени поблекли, а сама скатерть покрылась дырками, но заменить ее нечем, приходится терпеть такую.
Далее – полупустой шкаф. Скорее, гроб для вещей. Махина, грубо сколоченная из необработанных досок, неровные полки, кривые ножки, кое-как собранные из тех же досок дверки. Шкаф самодельный, собирали его наспех и без любви. Этакому уродцу и названия нет, но по привычке именовали шкафом.
На нем покоилось радио, ужасно старое, барахлящее и большую часть времени бесполезное. Иногда вдруг поймает волну, заиграет песню, становится чуточку веселее. А то притащились в такую даль без телефонов (условие мужчины), телевизора не имели, книг тоже, довольствовались друг другом (ха!), лесом и скукой.
Скука – то еще удовольствие.
Еще одна красная занавеска, на сей раз в другом углу, и кровать мужчины за нею же. Сундук – тоже самодельный из досок, тоже больше на гробину похож. И лавки, лавки, лавки вдоль стен.