– В наше время неизвестно, кому и сколько служить придётся, – заявил полковник из того ведомства, где знают всё.
– У нас по закону срок службы в армии два года, – усомнился в словах собеседника Никита.
– А ещё кормить солдат по закону положено. И одевать, и оружие выдавать. А нечем. Кормить, стрелять. Одевать не во что. Электричество в частях РВСН отключают. Миротворцы хреновы, – Семён Маркович говорил практически без эмоций, и поэтому его слова звучали зловеще. – Конвергенция, видите ли. У нас врагов уже нет. Зачем нам армия? Как мы над Леонидом Ильичом насмехались. А при нём и армия была, и флот. И какой флот. А эти пришли, и всё под нож.
– И что делать? – неожиданно для себя спросил Никита.
– Ничего иного не остаётся России, кроме как притвориться мёртвой. Поплюют на неё, потопчутся, но добивать не станут. Зачем убогих-то со свету сживать. А потешаться тогда над кем? А мы сил наберёмся, и уже потом…
Полковник замолчал. Пауза затянулась, и Никита спросил:
– Так что человеку простому делать? Мне, например. Я же не могу притвориться мёртвым.
– Свяжись со мной, когда службу закончишь. Если это будет через два года, значит, не всё ещё потеряно, и перестройщики хреновы армию не уничтожили полностью. Но сдаётся мне, что нет у нас столько времени. И телефон запомни…
– Давайте запишу?
– Записку легко потерять. Она может попасть не в те руки. Память надёжней. К тому же это не сложно. Шестьсот пятьдесят четыре, девятнадцать, восемьдесят девять. Просто?
– Неа…
– Ну, как же. Первые три цифры – без единицы вначале год, когда Украина вошла в состав России. А оставшиеся четыре – дата кончины Союза.
– А если СССР не развалится в этом году?
Тогда придётся вспомнить, когда призывался. Не забудешь?
Никита не поверил в мрачные предсказания и решил, что не доведётся звонить этому ненормальному полковнику. Но правильно говорил сосед – дядя Жора, работающий осветителем на киностудии:
– Главный закон искусства «Не зарекайся» действует повсеместно.