. Мне хотелось как можно быстрее закончить книгу и поставить точку. Забыть о Гоголе. О его ошеломляющих поступках, загадочных мистификациях и мистических деяниях. О том, как горела в печи рукопись второго тома “Мертвых душ”, о его слезах после сожжения, о его невероятной смерти. Обо всем, что составляет сущность и побочные эффекты гоголевской гениальности. Забыть. Потому что длительное нахождение в силовом поле этого абсолютно отдельного человека и особого великого писателя мира оказывает слишком сильное воздействие на физическое и душевное состояние.
После того как было написано некоторое количество эссе-новелл, составивших корпус “Гоголианы”, мне какое-то время представлялось, что спасительная точка достигнута. Но вскоре стало ясно, что “Гоголиана” не может быть закончена. Это предполагает сама личность Николая Васильевича. Гоголь – непревзойденный творец персонажей. И он же – персонаж Творца. Или – иначе – уникальный персонаж “литературы”, которую создает сама жизнь. И как в любом знаменательном персонаже, в нем заключен замысел, который необходимо разгадать.
“Гоголиана” продолжена. Продолжается. Написаны новые вещи, чрезвычайно важные для понимания того, что происходило с Гоголем в жизни, в искусстве, в смерти, во сне и за гробом. И в этих вещах, как и во всех эссе-новеллах корпуса, я дал себе волю не фантазировать, не придумывать образы, похожие на реальность. В “Гоголиане” я позволяю себе эксплуатировать саму реальность. В этой книге воплощен мой принцип фантасмагории. Он прост: правда может быть более странной, чем любой вымысел.
Владислав Отрошенко
Заграничный паспорт Гоголя, служивший ему верным залогом беспрепятственных путешествий, невыразимо любезных его загадочному сердцу, был в полном порядке всегда. Он был в полном порядке и в ту декабрьскую минуту 1846 года, когда Гоголю вдруг явилась на ум необыкновенная мысль – испросить себе у императора Николая Павловича… заграничный паспорт. Это случилось в Неаполе, в доме графини Софьи Апраксиной, где Гоголь тогда зимовал. Мысль была настолько резкой и оживляющей, что Гоголь, который уже не первый месяц бездействовал воображением, уже не первый месяц ожидал в тоскливом оцепенении удобного парохода и возвышенного расположения духа, чтобы отплыть в Палестину, к Гробу Господню, для смиренных молитв, тотчас же и с былым жаром взялся за перо.