– Я буду называть его «Безымянный», – решил я.
– Ну, он же такой и есть, верно? – отозвалась Лия.
«Гадюка» теперь подобралась совсем близко. Я быстро ввел нужную команду на панели управления, и манипуляторы захвата сомкнулись, корабль слегка дрогнул. Успешно.
– А имена так и даются, – сказал я, запуская программу, которая начнет стыковку и откроет шлюзовой отсек в дальнем конце корабля. – Или, по крайней мере, раньше давались. Мы, то есть люди, используем в качестве имен определенный набор слов, взятый из старого языка. Например, «Бенни», или «Квинт», или «Лия», или «Шон». – Да, можно было бы просто пробить корпус «Безымянного» нашим стыковочным кольцом, но, если на нем есть шлюз, лучше уж воспользоваться им. – Но исходно имена – это просто описания. Притти[1], например, или Уиллоу[2], или…
– Шон, – сказал Бенни, – заткнись, а?
«Гадюка» перестала раскачиваться, я выключил двигатели и обернулся. Остальные забрали свои вещи и двинулись в сторону круглого люка на потолке – там был передний шлюзовой отсек. Бенни уже стоял под ним, стуча по клавиатуре настенного компьютера. Ортез у него на запястье чуть поблескивал. Бенни был изобретатель. Да-да, необходимость – мать изобретений и все такое. И он, и я выросли в изгнании, вдали от оккупированного родного мира. У нас не было денег, чтобы что-то купить, вот он и выучился делать все нужное сам. Например, этот уникальный ортез со встроенной мелкокалиберной однозарядной пушкой – радикальное средство самообороны на крайний случай.
– Давление близко к атмосферному, кислорода достаточно, температурный диапазон безопасный, – сообщил Бенни, глядя на монитор. – Скафандры не понадобятся.
Он нажал кнопку, и раздалось тихое шипение: люк открывался. Воздух двух кораблей начал смешиваться, застывшую атмосферу «Безымянного» потревожили впервые за тысячу лет. И вот Бенни, мой старый друг, самый близкий мне человек и последний выживший из моего города, шагнул на навесную лестницу и стал подниматься. Вскоре ноги его исчезли из виду, когда он добрался до верха и вылез.
Следующей была Квинт, но она не спешила подниматься – медлила, глядя в темный провал, ведущий в чужой корабль. При виде ее безмолвного ужаса я ощутил прилив сострадания, хотя из них троих меньше всех должен был жалеть ее. Но я знал, каково это, быть одиноким и напуганным.