– Это унизительно, – шепчу я, чувствуя, как злость перекрывает дыхание. – Они стерилизуют нас, как животных, чтобы… чтобы…
Слова застревают в горле.
– Чтобы не допустить, чтобы кто-то из нас оставил от имперцев потомство, – заканчивает Кайра. Её лицо кажется опустошённым.
Знаю, что она права. Это не просто унижение – это стратегия Империи. Стереть нас с лица земли. Навсегда.
Некоторые дартлогийцы пытаются выжить иначе. Они предают свой народ, идут на службу Империи, становятся её руками. За это Империя даёт им «белый лист» – пропуск в её общество. Таких людей мало, единицы. Но даже они не получают полной свободы.
– Белый лист ничего не значит, – говорю я, почти сквозь зубы. – Даже те, кто его получает, носят нашивки. Даже они – «другие».
Кайра кивает. Её взгляд устремлён куда-то вдаль, словно она видит всё это перед собой.
– И даже если они живут среди Империи, – добавляет она, – их дети всё равно никогда не станут имперцами.
– Они хотят, чтобы нас больше не было, – говорю я, глядя ей прямо в глаза.
Кайра опускает голову, её плечи начинают дрожать.
– Это не важно, – шепчет она, и её слова звучат так, будто она говорит это не мне, а пытается убедить саму себя. – Всё равно я не хочу детей, Элин. Какой смысл? Приводить их в этот мир, где их ждёт только боль? Это неправильно.
Сжимаю зубы, стараясь не кричать.
– Кайра…
Она горько улыбается, но в её улыбке нет ни капли радости.
– Не хочу приводить их в этот мир. В мир, где их ждут только боль, унижение и вечная борьба. Это неправильно.
Я не знаю, что сказать. Её слова режут изнутри, но я понимаю, что она права.
Обнимаю её, чувствуя, как тело сотрясается от рыданий.
– Кайра, мы найдём выход, – шепчу я, хотя сама не знаю, верю ли этим словам. – Мы сделаем что-то, чтобы это прекратить.
Обнимаю её, чувствуя, как её тело сотрясается от рыданий. Она тихо всхлипывает, пытаясь унять боль, которая рвётся наружу. Но внутри меня всё по-другому.
Я не могу больше плакать. Во мне больше нет места для слёз.
Смотрю через грязное окно на соседнее здание. Его облупившиеся стены и разбитые стекла кажутся отражением всего, что нас окружает. Грязь. Разруха. Безысходность.
Пальцы непроизвольно сжимаются.
Слова Эрлинга снова звучат в моей голове, резкими и колючими, как стекло: «Ты ничтожество.»
Он видел меня такой – жалкой, слабой, бессильной. И он был прав. До сих пор.