Сталкер, Дурило, был неразговорчивый. Тоже от людей прятался, не застанешь его. Изредка в посёлке появлялся. Ещё что-то приносил из города, что мог урвать. То принёс одежду какую, выменять на еду, ведь сам на полях не работал. Куда ему? Не той он породы был. Его тоже люди не любили, но терпели и лебезили перед его сусалом, так как носил он всякую невидаль из городских окраин.
Как он целым возвращался, не известно. Много кто из сталкеров рано или поздно оставался в неизвестности навсегда.
А Дурило Чёрт не брал. Носил он и впрямь невидаль, да только была она непригодна в большинстве своём для хозяйства. Так принёс он какую-то дрянь из стекла и металла, что ничего не делала. А на ней были кнопочки. Вот долго её все рассматривали, тыкали, тыкали, и что-то там даже засветилось, но так и погасло. Люди только рукой махнули, а кто-то даже разбил штуковину со злости. Вот такая она, людская зависть, хоть не зная, что это, а сломать, чтоб никто не мог диву дивиться.
А ещё, однажды, принёс Дурило какие-то шапки чудны́е и большие толстые одежды. Шапки были твёрдыми, на всю голову, а одежды не горели, как выяснилось опытным путём. Тогда-то всем стало понятно, что можно в энтой одежде и огня не бояться, а тушить костры, да пожары, которые иной раз в сухое лето норовили спалить посевы. Дурило тот раз на всю зиму гречихой обеспечен был. Спасителем его обозвали и песни воспевали, желая здоровья и всяческих благ.
А ещё как-то раз приволок он трубу, странную такую, изогнутую. Никто ей ладу дать не мог, пока не додумались подуть в неё, и повалил оттуда страшный звук. Так и оставили эту трубу на собрания, чтоб гомон людской усмирять, уж очень народ боялся этого звука. Был он неестественный для селения и напоминал ночные лесные рëвы, жуткие и жалобные. А один придумщик стал воронам на трубе играть в поле, чтоб они перестали посевы клевать. И получилось! Птицам сей гомон был противен, и они улетели в другие края до самого обеду!
Много чего Дурило попритаскивал. Не всё имело практическую пользу, но интерес вызывало. Даже наш управитель любую не важную вещь обменивал да прятал в свои богатые погреба. Так сказать, потомкам для знания прошлого, как он говорил. Но все-то знали его, как облупленного. Жадный он был, до одури, вот и хапал всё, что плохо лежит.