Остроносое лицо служилого вытянулось, глаза запылали огнем, рука потянулась к поясу, где висела шпага.
– Это кто у нас тут такой радетельный? – послышался вкрадчивый голос позади поручика.
Обернувшись, Савелий увидел заводского приказчика в просторной белой косовортке из хлопка, которая, несмотря на свободный покрой, не скрывала нависающего над поясом брюха.
– Вы, наверное, не совсем понимаете, – обращаясь к новоприбывшим рудокопам начал приказчик, встав перед Хлопьевым и уперев мясистые руки в бока, -что отныне себе не принадлежите, а являетесь частью завода. Голова его – горный начальник, а вы – руки и ноги. Что голова решит, то и будете делать бестрепетно: не спорят же ваши члены, когда вы хотите сделать что-то! А уж коли рука или нога свою волю обретет, так небось отрубите ее не мешкая, чтоб жить не мешала? – приказчик в упор уставился на поручика. -Кто будешь таков? – прищурившись, спросил он Савелия.
– П… приписной Хлопьев! – чуть не выдал себя поручик, привыкший представляться перед начальством как того требует Устав.
– Тебе, варнак, устанавливаю двойную норму до конца месяца – не будешь выдавать десять тачек в день, неба над головой не увидишь!
Сжав зубы от обиды, поручик со своими спутниками пошел к темнеющему входу в шахту. Как только последний работный скрылся в чреве горы, узлы, удерживавшие воротину распустили, и раскрытая пасть штольни позади Хлопьева захлопнулась, отрезав последний свет напоследок выглядывавшего из-за окоема солнца.
3
Поручик уже давно потерял счет времени: из-за невыполнения установленной приказчиком нормы, он не выходил из-под земли столько, что горная пыль въелась в кожу и легкие, заставляя то и дело заходиться жутким кашлем; зрение ослабело из-за вечного сумрака, лишь слегка разгоняемого жутко чадящей сальной свечой в фонаре на поясе; кожа на ладонях ороговела от постоянной работы киркой. Ему казалось, что весь мир сузился до забоев и ведущих к ним низких, вынуждающих ходить пригнувшись тоннелей, чьи своды подпирала деревянная крепь, местами прогнившая и грозившая надломиться в самый неподходящий момент. Иной раз, проходя по одному из множества тоннелей, поручику казалось, что трухлявые бревна так и стонут от непомерной тяжести, давящей сверху. В такие моменты он инстинктивно ускорял шаг и пытался пройти как можно дальше, отлично понимая, что это абсолютно бесполезно: если свод не выдержит веса земных масс в одном месте, то в считанные мгновения обрушится весь тоннель, а за ним – и все соседние.