Я боялся. Боялся, потому что видел, что происходит сразу после того, как один человек убивает другого. Я слышал, как кричит от радости победы убийца и как вопит от страха его жертва. И я сам кричал, как убийца, и я сам вопил от страха, как жертва. И мне понравилось это состояние. Никакая другая истина не стягивала мои чресла с подобной страстью, никакая другая истина не трогала так глубоко мое естество. Именно поэтому я и боялся начинать все сначала, снова переживать этот невероятный опыт. И из-за этого я сдерживал себя. Я долгие годы вновь и вновь предавал себя, подавляя этот великолепный, готовый проснуться в любое мгновение импульс – лишь бы не вернуться в самое невинное человеческое состояние, в истинную природу индивидуума. Я пытался вылечить являвшееся моей сутью роскошное горе дешевыми крохами радости, выбирал что-то более скучное, чем первобытные инстинкты. Я обманывал и себя, и весь мир. И почти получилось…
Но нет, увы, они сами начали делать это за меня. Более того, убивали без всякого удовольствия, не воздавая должного ни на что не похожей красоте этого действия, не чувствуя глубокого внутреннего удовлетворения, не постигая всей тайны темноты. Я не смог больше выдерживать такой грубости, такой вульгарности, такого транжирства. Да, именно из-за этого я вернулся…
Та вереница убийств, что превратила светлые летние деньки в ночной кошмар, началась на второй день июня. Все три дня до этого непрерывно шел дождь… Весь город был погружен в липкую летнюю жару… Это был первый день сезонной духоты, способной вывести любого человека из душевного равновесия…
Вечер прошел в мейхане[1]Евгении в Татавле [2]. Мейхане так и называлось – именем старого района. Мы сидели на нашем обычном месте, за столиком в тени древнего платана. Кожистые зеленые листья, украшавшие толстые ветки старого дерева, застыли без движения. Огромный платан нависал над нашим столом, словно был какой-то искусной скульптурой. Евгения в надежде, что это поможет нам немного освежиться, вытащила из зала на улицу вентилятор. Но все напрасно: хоть маленьким лопастям и удалось изобразить подобие ветерка, влажность была настолько сильной, что развеять ощущение, будто мы находимся почти под водой, не получилось.
Завороженный запахами, голосами, песнями, не без участия, конечно, паров алкоголя, но в первую очередь от близости любимой женщины я совсем позабыл о повседневности, о самом себе. Я не помнил ничего: ни когда мы закрыли мейхане, ни когда пошли к Евгении домой. В памяти остался только лавандовый запах ее кожи, милый шепот в ночной темноте, то, как наши тела растворялись друг в друге, и последовавший за этим глубокий спокойный сон. Чего уж тут кривить душой под взглядом Всевышнего, ночь, сменившая вечер, была одной из тех незабываемых ночей, которые редко выпадают человеку в его жизни.