А что, если тот Дэвид, которого знала я – это просто болезнь, ее проявления, анамнез. А настоящий Дэвид Винтермарк без всего этого – совсем другой. Кто-то, о ком я не имею ни малейшего представления. Кто-то настолько идеальный, что от одного взгляда на него становится больно дышать. Человек с белоснежными крыльями на фоне грязной стены. Тот, кто смог наконец взлететь.
Какой диагноз тогда ему поставили? Шизофрения? Нет, что-то похожее, но не это… Какое-то расстройство чего-то там. Быть может, в те короткие восемь месяцев, что мы знали друг друга, я была для него всего лишь иллюзией, галлюцинацией, выдуманным другом? А кем был он для меня? Почему я так открещиваюсь от него – даже сейчас, спустя столько лет? Отрицаю наши отношения даже перед самой собой? Не потому ли, что, как только признаю, что значил для меня Монстрик на самом деле, придется сделать следующий шаг и заглянуть наконец в бездну – измерить глубину моего предательства и устлать эту пропасть своими костями.
«Если увидите моего отца, передайте: мне снилось, что я перерезал ему глотку»
Одиннадцать лет назад
26 октября
Почти всю ночь я промучилась без сна, ворочаясь на сбитых горячих простынях. Задремала только под утро и, конечно, проспала, не услышав будильник. Раcтолкал меня папа, слишком поздно заметивший отсутствие дочери на кухне, где я обычно завтракала булочкой с какао. Впрочем, какао – это сильно сказано. Просто растворимый «Несквик». Только мама умела варить настоящий шоколадный напиток, и он у нее никогда не убегал, заливая всю плиту и намертво прикипая к конфоркам.
Если бы я встала вовремя, мы с папой вместе поехали бы на велосипедах в школу, которая находилась почти в трех километрах от нашего дома. Конечно, папа мог бы подобрать жилье и поближе к месту работы – выставленных на продажу или сдающихся домов в Хольстеде хватало. Впрочем, как и давно закрытых магазинов с пыльными витринами. Население бежало из Дыр-тауна в поисках лучшей жизни в большие города, один из которых мы как раз покинули. Некому было покупать цветы, антиквариат или изделия художественной ковки, о которых сообщали поблекшие, выстиранные дождями вывески.
Папа выбрал дом на Терновой улице из-за низкой цены и расположения в живописной исторической части городка: рядом со старой мельницей, вьющейся между красными кирпичными домиками речушкой, больше похожей на разбухший ручей, и церковью, будящей горожан по выходным колокольным звоном. Помню, на мое ворчание, что в школу придется таскаться к черту на рога, папа сказал, что нам обоим полезны физическая нагрузка и свежий воздух. Десятиминутная поездка на велосипеде до школы и обратно должна была гарантировать одно и другое.