. Когда этот текст будет полностью отредактирован и опубликован, сравнение его с канонической версией позволит нам по достоинству оценить, насколько первоначальная работа Кавы Пелцека (при условии, что Дуньхуанский перевод принадлежит ему) сохранилась в последующих переработках. Но весьма маловероятно, согласно нашему пониманию тибетского перевода «Бодхичарьяватары» и истории его различных исправлений, что открытия Дуньхуана упростят картину. Они, скорее всего, раскроют гораздо более сложный сценарий, нежели представляется по традиционным записям. Принимая это в расчет и вопреки неудобному факту, что размер сохранившегося санскритского и тибетского текстов «Бодхичарьяватары» совсем не соответствует данным, цитировавшимся в традиционных записях, тем не менее видится правдоподобным, что санскритский текст и пересмотренный перевод Лодена Шераба в общем и целом соответствует версии, одобренной Шантидевой, когда он наставлял оплошавших пандитов Наланды. Однако, по мнению западных ученых, этому выводу далеко до однозначности. Есть причины полагать, что в сравнении с каноническим текстом Дуньхуанское издание воплощает сглаженную и более связную версию «Бодхичарьяватары», которая могла бы поэтому притязать на более достоверное отражение исходной работы Шантидевы. Напротив – развивая рассуждение далее, – трудности канонической версии (ее асимметричное строение, имеющиеся повторы, сложность и туманность некоторых доводов и т. д.) суть причины допускать, что текст, которым мы сейчас располагаем, является перестроенной версией исходника, веками после смерти Шантидевы разраставшегося за счет включения материалов из традиции комментариев. И в духе такой «критики форм» академическая эрудиция, без сомнения, заключит, что сказанье бесплотного голоса Шантидевы, ограниченные способности памяти, выказанные книжниками Кашмира, по сравнению с естественно выдающимися способностями пандитов «центральной земли» Магадхи (с подозрительно круглым числом 10 частей и 1000 шлок) и последовавшее авторское одобрение – не более чем этиологический миф, измысленный, чтобы сначала объяснить факт существования по крайней мере двух известных версий текста, а затем доказать подлинность более протяженной версии, сохраненной в каноне.
Сомнения возникли также насчет истории и достоверности самог