– Колбаса потому что Микояновская была. А Йогурт польский.
– А ясно.
Он расхохотался.
– И ещё у меня огромное желание выпить. –Поделилась она.
– Ну, так выпей. – Позволил ей он.
– Ты чего? Нельзя ведь…
– Ах, ну, да. Тогда выпей что –нибудь безалкогольное.
– Вот я и выпила. Теперь живот болит.
Незнакомые улицы звали углубиться в них, найти себе приключение. Власта мешала. Говорила о какой –то ерунде. Он хотел быстрее закончить разговор. Но из чувства такта или желания остаться до конца джентльменом, тянул его, не понимая зачем она ему звонит, рассказывая о такой ерунде, как заболевший живот. После азербайджанки он почти ничего не чувствовал к ней.
– Потом ещё икота началась. – Продолжала она тем временем. – Целый час ходила и икала – ужас! Это ты меня вспоминаешь?
– Нет, не я.
– Как…не ты?
– А, ну, может и я. –Усмехнулся он, глядя, как из подъезда вышли две девушки, из под летних платьев у каждой их которых выглядывало по паре стройных, аппетитных ножек.
– Грустно всё это как-то от тебя слышать…– сказала Власта.
– Значит, тебе надо точно выпить. – Провожая девушек взглядом, бездумно сказал он.
– Я же говорю: нельзя, – продолжала она, не видя, естественно, куда он смотрит.
– Но вина -то наверно можно? – Отворачиваясь и снова разглядывая дом, к которому пришёл, спросил он. – Чуть -чуть.
– Вообще –то, если честно, я немного выпила, – смущённо, как на исповеди сказала она ему. – Только не помогает.
Он обернулся, чтобы посмотреть, далеко ли ушли девушки и, увидев, что они повернули за угол, с сожалением продолжил начатый разговор:
– Как вообще твои дела? Ты в порядке?
Спросив, он стал безучастно рассматривать дом, возле которого оказался. Дом, как дом. Окна, крыша, подъезды…Он и представить не мог, что за ним, оказывается, наблюдают. Кто именно? А какая –то баба с балкона, где она развешивала сушиться бельё.
– В целом, да. Когда ты назад? Я безумно по тебе скучаю! –Сказала она.
– Скоро.
– Я люблю тебя, слышишь? – Вырвалось у неё.
От этих её слов, он вдруг почувствовал себя неловко, будто его застали за интимным делом, не предназначающегося для чужих глаз. Он промолчал.
– Почему ты молчишь? – Спросила она.
– А что говорить?
Он не то, чтоб знал, но чувствовал, нельзя ничего говорить, когда не уверен, что любишь. Ведь за каждое слово придётся ответить. Где ответить – этого он точно не знал, но чувствовал –придётся!