Каждый шаг становился мучительней, и каждая его тень казалась инородным. Она не знала, что было впереди, но чувствовала, как мрак поглощает её. Не может быть выхода, не может быть света – но она должна двигаться. Мизерия продолжала шагать, несмотря на страх, который вонзал её, как ледяные иглы.
Затем, когда её душа почти готова была сдаться, и отчаяние переполнило её до краёв, в тумане вдруг проступила фигура. Лёгкий контур, неясный, как тень, но при этом столь же ясный и пугающий.
Мизерия сжала кулаки и сделала шаг вперёд. Она пыталась понять, что это за существо, но её разум запутался в воспоминаниях, как рыба, запутавшаяся в сети. Это было не существо, не человек, а что-то более… зыбкое. И она почувствовала, как всё в её душе сжалось, оставив только страх и растерянность. Внутри неё выросла невыносимая тревога. Почему этот призрак ощущался так близко и так несвойственно?
Когда Мизерия, полная тревоги и надежды, сделала шаг к силуэту, туман вокруг неё начал рассеиваться. Но вдруг мир вокруг неё изменился, и она очутилась в знакомом месте – на кухне своей квартиры. Сначала Мизерия не поняла, что происходит, но её взгляд медленно скользнул по окружению. Тот же старый, немного потрёпанный стол, покрытый пятнами от кофе и краски, неизменные полки с давно забытыми банками и коробками, которые когда-то были частью её повседневной жизни. Это место казалось одновременно чужим и родным, как забытое воспоминание, которое ты не можешь сразу вспомнить, но оно зовёт и тянет к себе.
Она сделала ещё один шаг вперёд, и тут снова почувствовала, как холодок охватывает её сердце. Как будто что-то не так, что-то не сходится, но Мизерия не могла понять что. В этот момент перед ней возникла фигура. Мама. Она стояла у стола, её силуэт немного расплывчат, как облако, но по выражению лица Мизерия могла понять, что мама здесь, перед ней. Но то, что Мизерия увидела, оказалось не совсем тем образом, который она ожидала. Мать была не та, какой она её помнила. В её облике чувствовалась изможденность, тяжесть пережитого, усталость, как будто годы горя и беспокойства оставили на её лице глубокие следы. Каждая морщинка на её лбу была как линия, написанная временем, а глаза… глаза, что раньше сверкали радостью, теперь тускло блестели, в них горела боль, искажённая неизбывной тоской. Её лицо, полускрытое тенью, передавало что-то несказанное – страдание, измотанность, как будто даже сама реальность для неё становилась слишком тяжелой, чтобы в ней существовать.