Да нечем! Ложек-то нет, ложки-то взять забыли!
Но мы, ничего, не растерялись. Взялись за ножи, да из кусков сосновой коры, которой по берегу валялось предостаточно, такие ложки-поварёшки скоренько выстругали, что с ними уха ещё вкуснее и желаннее показалась.
Опять же и смех, и шутки, и всякая всячина!
А там, глядишь, и уснули, забравшись в припасённые свитера, да сбившись в горячую кучу прямо на еловых ветках, в рядок постеленных на песке, прогретом костром и солнцем. Да ещё укрылись отцовской плащ-палаткой. Тепло! А рядом с нами пёс наш любимый по кличке Барс, для которого на Уде брода, увы, не имелось, и трудную переправу по бешено скачущей воде он одолевал героически вплавь.
Правда, случалось иногда, что ребята постарше его и на руках переносили. То-то ему было не по себе. Уши прижмёт чуть ли не к затылку. На воду, бегущею, косится в ужасе. И лапами по воздуху судорожно перебирает, будто плывёт.
Добрая, верная собака, нас не покидавшая с первых своих щенячьих дней.
И всё-таки – Барсик…
Помню, мы ещё только приехали в Нижнеудинск, как, подрыв нору, под нашим домом ощенилась рыжая бездомная Джульба. Мы поначалу склонялись оставить себе другого щенка – Белоножку, а Барсика уже было пристроили. Но когда нам его почему-то возвратили, он явил такую бездну отваги и обаяния, что мы всё-таки остановили свой выбор на нём.
Жил он перед домом в конуре и обыкновенно сидел на цепи. И лишь зимой переселялся в прихожую. Ну, а когда термометр вовсе зашкаливал, то и на кухню. Впрочем, во всякое время года Барс имел свои прогулочные часы, когда его спускали с цепи, и он бегал по ближайшей окрестности.
Однажды летом, когда я околачивался возле ДК, ко мне подошли знакомые ребята и сказали, что в мою собаку стреляли проходившие через городок собачники. Я бросился домой. Барс лежал в большой комнате под кроватью и жалобно скулил. Левый глаз его был изувечен выстрелом…
Как прошла пуля, неизвестно. Должно быть, что-то и в пасти у несчастной собаки повредила. Потому как долгое время Барс даже не прикасался к еде. Потом начал – с манной каши. И постепенно, постепенно оживал. И глаз у него поджил. И красота былая возвратилась. А в зимнюю пору по-прежнему таскал меня по раскатанной лыжне да так быстро, что держись!
Но как мы не любили своего пса, а когда пришло время покинуть Нижнеудинск, передали его, что называется, в хорошие руки и простились, ибо на новом месте не было у нас ни угла своего, ни двора.