Страшный вопль протеста поднялся тогда в моей душе, и дикое, неукротимое желание покончить со всем этим овладело мной. Я чувствовал, что теперь я в своем праве, что уже заслужил прощение, что искупил; я приказал Богу одуматься и отпустить меня. В исступлении я несколько дней карабкался вверх по окрестным горам, достиг одной из вершин и бросился вниз с огромной высоты. Даже бревно, упади оно отсюда, разлетелось бы на мелкие щепки, ударившись об острые камни белеющих внизу склонов. Помню, какое безграничное счастье владело мной во время полета; затем был страшный удар, последняя мысль о конце и темнота.
Очнулся я оттого, что рот и уши мне заливало водой; в вечернем небе бушевала гроза, грязные дождевые потоки стекали по склону горы и соединялись в один мощный ручей, который образовал в том месте, где я лежал, небольшое озерцо. Я уже наполовину был покрыт водой и постепенно приходил в сознание; рассвечиваемый вспышками молний небосвод вызвал у меня лишь мысль о том, что я не под землей, в царстве Аида, а значит, мучений больше не будет. Тем временем озерцо подняло лежащий где-то слева от меня поваленный ствол, подхватило его и вдруг отхлынуло от меня, устремляясь, видимо, по новому руслу, прежде загражденному этим стволом. Дождь переставал, а сознание вскоре вернулось ко мне настолько, что я узнал вонзающуюся в небо надо мной вершину горы, с которой я спрыгнул, и понял, к своему ужасу, что не умер. В ту же секунду я стал чувствовать жгучую боль во всем теле; из всех моих членов я мог лишь чуть пошевелить шеей, и когда сделал это и осмотрел себя, то чуть вновь не потерял сознание от ужаса – мои ноги и руки были во многих местах переломаны, кости соединялись только растянувшейся кожей; размокшие корки засохшей крови на теле подсказывали мне, что я лежу здесь уже несколько дней.
Я все же вновь потерял сознание от страшной боли, но теперь уже менее, чем на день; затем, прободрствовав чуть дольше, я опять лишился чувств; так продолжалось, наверное, с неделю, пока боль не перестала быть настолько нестерпимой, чтобы вызывать потерю сознания. Я лежал под открытым небом, не пил, не ел, двигаться не мог, но и не умирал; вокруг меня кружили грифы, но не подлетали ко мне. Наконец я худо-бедно почувствовал, что могу двигать плечами; постепенно я ощутил мышцы и тогда ко мне пришел страшный, первобытный голод. Если бы не этот голод, я так и лежал бы себе там без движения – мое сознание уже полностью вернулось ко мне и я понимал, что затея моя не удалась, что я выжил и передо мной зияет ненавистное будущее, которое я вынужден буду как-то прожить. Голод и жажда начали донимать меня, неубитая жизнь просыпалась во мне и требовала свое; я кое-как смог ползти и при следующем дожде напился воды из ручья, затем поел какой-то травы и ягод. Кожа на моих ногах и руках уже почти стянулась и кости начали срастаться; также срослись и сломанные ребра; я уже мог ощупывать заросшие раны на голове – они, очевидно, затянулись еще когда я лежал без сознания.