Увы, я выздоравливал. В течение последующих двух месяцев моими спутниками была нечеловеческая боль, предательский голод и животный испуг людей, которым я попадался на глаза. Кости мои срослись вначале как попало, вкривь и вкось, ходить я не мог, получалось лишь ползать, широко раскидывая руки и ноги в стороны. Но делать нечего, чертов голод гнал меня вперед, и в таком виде мне приходилось доползать до деревни и пробираться на рынок в поисках пищи. Помню, как с воплями ужаса люди разбегались при виде меня, как волосы вставали дыбом на их головах и овощи падали из их рук; иногда самые отважные продавцы гнали меня палками, но я всякий раз успевал ухватить что-нибудь съестное, прежде чем спрятаться в щель или забиться в подвал одного из соседних домов.
Рассказы о человеке-пауке из южной Дакии еще долго ходили по западному побережью Понта; даже на Лемносе, спустя 50 лет после этих событий, моряки, прибывавшие с севера, удивляли местных такими историями; человек-паук в их легендах пил кровь младенцев и отравлял пищу своим смертоносным ядом.
Я же через четыре месяца после своего отчаянного прыжка вниз с горы совершенно выздоровел; кости, как по волшебству, полностью выпрямились и я стал нормально ходить. Боль осталась лишь в воспоминаниях, но настолько явственных, что они всякий раз предостерегали меня от попыток решить свою судьбу подобным образом.
Глава седьмая. Филострат.
Итак, поскольку все дороги в Афины были в то время наглухо перекрыты, я не придумал ничего лучшего, чем попробовать отправиться обратно на Миконос. С большими трудностями и ухищрениями мне удалось добраться до Пропонтиды и устроиться писарем на военный корабль; в очередной раз мое умение читать и писать на многих языках открыло для меня двери, закрытые для многих. В самом начале пути наша старая трирема, зацепив кромку рифа, получила пробоину, и мы повернули на ремонт к острову Лемнос, где располагалась крупная верфь римского флота. Ознакомившись с островом, я решил на время поселиться в восточной, малонаселенной его части – небольшие деревушки, природа и образ жизни местных жителей обещали то же умиротворение и побег от суеты, что я испытал на Миконосе. И действительно, первые два месяца на Лемносе прошли именно так, как я желал: я постепенно успокаивался, залечивал душевные раны, сливался с природой. Но все изменилось в один день, когда я встретил человека, который открыл мне глаза на неведомый мне доселе род занятий, поистине не являющийся суетой, имеющий смысл и способный заполнить мою бесконечную жизнь.