Перебарывая страх, я решительно отворил деревянную калитку в воротах. Во дворе, за месяц отсутствия, я не нашёл никаких перемен. Зеленела стройная молодая туя. Водопроводная колонка, покатый двор вымощен кирпичом. Газон обрамлён бордюром.
Я поднялся на крылечко и постучал. На стук вышел разомлевший от сытной праздничной снеди тесть. Гладкое его лицо жирно лоснилось. В доме были гости, так как какое-то время его упитанное лицо ещё сохраняло весёлость и выражало добродушие. Но при виде меня, Пётр Андреевич враз посуровел. Я попросил позвать Ларису.
В окно я увидел сидящих за столом гостей. Я забыл, что день рожденья у тестя был перед самым женским праздником. За столом сидели старшие дочери тестя и тёщи Тамара и Мария и старший сын Олег, которому шёл сороковой год, моя жена была самая младшая и по счёту шестая. Я видел, как все уставились на меня, что вызывало нехорошие предчувствия. Да к тому же не любил подобное созерцание…
Наконец Лариса вышла, мне показалось, что она нарочно медлила выходить, точно решала, нужно ли удостаивать меня такой чести. На её лице застыло подобие улыбки, особенно это выдавали слегка растянутые губы. Под опекой родителей она излучала беспечность и довольство жизнью, что моё месячное отсутствие её нисколько не волновало, даже наоборот. Ей было с сыном хорошо без меня. Хотя я представлял, что совсем другое, то есть пока меня не было, она переживала о своём будущем, удастся ли ей с сыном на руках в случае развода выйти замуж?
И вот, чтобы я не увидел следов её неутешных страданий, Лариса приняла беззаботный вид. Да, это была только искусно подобранная поза, нетрудно было представить, когда отец сообщил обо мне, она враз преобразилась, что я, её веселящуюся, застал совсем для неё не вовремя, и нарочито наигранно показывала всем своим видом, как ей было хорошо без меня. И моё появление только испортило ей праздничное настроение, что она во мне не нуждается и прекрасно обходится без меня. Да, такой, к моему удивлению, она и предстала передо мною: красивая, молодая, она вовсе не останется долго в одиночестве. Об этом говорил весь её гордый, искусно-величественный облик. И как бы я не думал о ней про себя, но увидев её нарядной, красивой, чего я раньше не замечал; и сначала даже смутился перед ней и не мог ничего вразумительного сказать. А надо бы было наговорить ей комплиментов о том, как она расцвела без меня. И она с ходу огорошила вопросом: